- Я все никак не могу понять одну вещь, - вдруг заговорил Андрей, обращаясь к Игорю. – Зачем некоторые люди при знакомстве стараются показать себя совершенно с другой стороны?Спасибо Джеку Лондону за его «Белого Клыка» и «Зов предков». Без этих книг я ни за что не смогла бы представить себе внутренний мир животных.
- Я все никак не могу понять одну вещь, - вдруг заговорил Андрей, обращаясь к Игорю. – Зачем некоторые люди при знакомстве стараются показать себя совершенно с другой стороны?
Игорь, сидящий за столом и держащий обеими руками кружку с горячим чаем, пожал плечами.
- По-моему, это естественно, - сказал он. – Каждый ведь хочет казаться лучше, чем на самом деле! Особенно перед новыми людьми.
- Я не совсем об этом. – Андрей тряхнул пепельно-черными волосами и прошелся по своей кухне. – Они только думают, что кажутся лучше, а на самом деле все обстоит иначе.
Игорь поморгал и приподнял правую бровь.
- Ну, самый простой пример. Представь себе кроткую, тихую и скромную девушку, которая не любит привлекать к себе внимание. Она ведет себя тише воды ниже травы, в чужие разговоры не встревает, ведет себя сдержанно... Яркие, смелые поступки она совершает нечасто, потому что не может заставить себя решиться на них. И эта девушка беспокоится, что окружающие подумают, будто она и вовсе на них не способна. Проявить себя ей удается настолько редко, что все успевают забыть ее неожиданную храбрость. Ее продолжают воспринимать как человека, далекого от совершения подвигов. Конечно же, когда она заводит новые знакомства, она старается сразу показать, что тоже умеет быть смелой: решается на броскую одежду, делает необычную прическу, пытается накраситься поярче... Она думает: «Они с самого начала поймут, что время от времени я способна решиться на что-то неординарное!» Вот только незнакомые люди воспринимают ее как развязную особу и думают о ней черт знает что... И получается, что все ее усилия стать необычной пропадают даром. Не лучше ли было ей вначале дать узнать себя поближе, а потом уже пытаться показать, что и в ее душе живет храбрость? Или, может, вообще не пробовать это делать? Возможно, существует кто-то, кто и так знает все порывы ее души, так зачем же вообще кому-то что-то доказывать? Какое ей дело, что думают о ней другие? Главное, чтобы рядом были те, кто тебе дорог. Они воспринимают тебя таким, какой ты есть, и помогут выстоять, если кто-то будет против тебя.
По мере того как Игорь пытался проследить за ходом мыслей Андрея, выражение его лица становилось все более и более недоумевающим.
- Это вы к чему? – подозрительно спросил он.
- Да так, ни к чему, просто в голову пришло, - отозвался Андрей.
Он отвернулся, присел на корточки и поворочал дрова в печке, рассеянно вглядываясь в огонь. В его глазах плясали отблески пламени.
- Ну так как, Игорь, будешь спрашивать или нет? – вдруг усмехнулся он, быстро поднявшись на ноги. – Я же вижу, ты весь вечер сидишь как на иголках. Давай уже, не тяни.
Мальчик смущенно поежился и неуверенно опустил взгляд, но ни на чем не смог его остановить и был вынужден вновь посмотреть на Андрея. Поколебавшись секунду, Игорь весь напрягся, дернул плечом и выпалил, вскинув подбородок:
- Скажите, вы правда Дух Леса? Я все понял правильно? Вчера вы не ответили мне ничего определенного, и я не знаю, что и думать...
Игорь неловко умолк и впился взглядом в Андрея, часто моргая.
Андрей задумчиво коснулся предплечья правой руки, через свитер чувствуя бинты. Со стороны было похоже, будто он проверяет: есть рана или куда-то исчезла?
- Ну да, ты все понял правильно, - согласился Андрей. – Я действительно Дух Леса.
Он шагнул к окну и отодвинул занавеску. Стекло было запотевшим, и он провел по нему рукой, вычищая небольшой островок. Окинув взглядом снежную равнину сквозь собственное полупрозрачное отражение, Андрей рассеянно посмотрел на узкий серп месяца и на миг прикрыл глаза, собираясь с мыслями, а потом отвернулся от окна и неожиданно улыбнулся.
- Да, я Дух Леса, и знаешь... мне так странно говорить об этом! В общем-то, ты первый, кто обо всем догадался. Случись это лет... ну, скажем, семь назад, я пришел бы в ужас, но сейчас я чувствую только легкое удивление. Догадался и догадался...
- Но как такое может быть? – придя в себя, напряженно воскликнул Игорь. – Как? Я не понимаю! Есть человек и есть волк... но чтобы кто-то одновременно был и тем, и этим?.. Этого я не могу представить! Люди не умеют превращаться в волков!
- Обо всех людях ничего не скажу, но если говорить обо мне... Хочешь, покажу? – легко предложил Андрей.
- Н-нет, - поспешно помотал головой Игорь. – Пожалуй, я еще не созрел для этого. Но расскажите, если хотите... Или если можете.
Андрей правильно понял его уточнение.
- Зачем мне что-то скрывать? Ты все равно уже узнал мою тайну, так какой смысл утаивать детали? Если ты никому ничего не расскажешь, мы раз и навсегда забудем о том, что ты еще вчера был непосвященным. Секрет станет общим.
Игорь торопливо закивал и сказал:
- Обещаю, я не проговорюсь! Никто не услышит от меня ни слова!
- Ну что ж, я надеюсь на это, - двусмысленно усмехнулся Андрей. Было непонятно, действительно ли он поверил Игорю или сомневался в способности мальчика сохранить все в тайне.
Игорь не вытерпел и снова спросил:
- Так как происходит превращение? Не силой мысли, нет?
Андрей отрицательно покачал головой.
- Тут все сложнее. Одного желания недостаточно: тело-то видоизменяется! Растут кости, появляется шерсть, перестаивается организм... О каких мыслях может идти речь? Самое важное – чувства, ощущения, доверие собственному телу... Тут и слов не подберешь, чтобы описать. Надо быть таким же, как я, чтобы воспринять мои слова должным образом – так, как все обстоит на самом деле.
Игорь вспомнил, что держит в руках чашку, и опрокинул в себя весь оставшийся чай.
- Так что же получается, - с воодушевлением заговорил он, сверкая глазами, - значит, оборотни существуют?
- Понятия не имею. – Голос Андрея прозвучал неожиданно тускло и бесцветно.
- Это как? – оторопел Игорь.
- Я знаю только то, что существую я, а об остальных мне ничего не известно, - без всякого выражения проговорил Андрей. Его зеленые глаза потемнели. – За всю свою жизнь я не встретил ни одного человека, который тоже умел бы становиться волком. Я единственный.
- Но, может, все-таки есть кто-то еще? – пробормотал Игорь.
- Даже если и так, нет никакой возможности это доказать. А также отыскать этого «кого-то», - устало отозвался Андрей и, подойдя к столу, нервно побарабанил по нему пальцами.
Некоторое время Игорь сидел тихо-тихо, снизу вверх глядя на напряженное лицо своего взрослого друга. Решив отвлечь Андрея от грустных мыслей, он торопливо спросил:
- А как вы вообще стали оборотнем? Я так понимаю, раз вы ни разу не видели другого человека-волка, то вас никто не кусал, а это значит...
Андрей неожиданно рассмеялся – по-доброму, искренне, без иронии – и мгновенно стал прежним. Игорь хоть и не ожидал такого хода событий, но мысленно порадовался, что ему невольно удалось развеселить его.
- Кусал?! – хмыкнул Андрей. – Что за бред? Каждый раз, когда я это слышу, у меня возникает впечатление, что оборотничество – какая-то заразная болезнь, передающаяся при смешении крови, поцелуях и совместном использовании всяких полотенец и зубных щеток! Ага, как только частичка оборотня с его ДНК попадает в организм человека, вирус оборотничества неуклонно начинает захватывать тело, и у бедняги не остается иного выхода, кроме как с этим смириться!.. Да ведь это просто смешно! Не знаю, как ты, но я никогда не верил во что-то подобное.
- То есть было время, когда вы не знали, что являетесь оборотнем? – осторожно спросил Игорь.
Андрей кивнул.
- Да. В детстве я ни о чем таком не подозревал. Оно спало внутри меня, а когда пришло время – вырвалось наружу. В один прекрасный день (но тогда мне так не казалось!) я просто-напросто превратился в волка, причем совершенно неосознанно. Тело... тело само стало изменяться. Как будто это было в порядке вещей. Это означает, что я был оборотнем с самого рождения, но еще не был способен превращаться. – Андрей задумчиво опустил взгляд на столешницу и облизал губы. – Во мне течет не человеческая кровь.
- А почему она оказалась такой? Может, родители?..
- Нет, они были обычными людьми... - покачал головой Андрей.
Игорь мысленно чертыхнулся, в который раз выругав себя за привычку задавать необдуманные вопросы. «Были»... На этот раз мужчина не изменился в лице, но мальчик все равно почувствовал себя виноватым. Он совершенно позабыл, что давным-давно, девять лет назад, родители Андрея провалились под лед на замерзшем озере и утонули, не сумев выбраться на берег.
- ...как и все остальные родственники, - закончил Андрей. – Если бы среди моих предков затесался кто-то чрезвычайно необычный, память о нем осталась бы и до нашего времени, насколько бы давно это ни произошло. Даже если бы его «необычность» состояла всего лишь в привычке... ну, допустим, каждую пятницу, 13-е, выпадающую на полнолуние, обрезать бороду и сжигать ее над пламенем витой черной свечи, бормоча что-то непонятное...
Игорь затрясся от смеха, а Андрей только улыбнулся краем рта.
- Так что с уверенностью могу сказать, - продолжил он, - что никого похожего на оборотня среди моей родни не было. Чудных и одаренных хватало, но чтобы вдруг оборотень...
- Откуда же вы тогда такой взялись?
- Не знаю. Скорее всего, в генах что-то перепуталось. Что-то откуда-то оторвалось, что-то с чем-то соединилось... Я не биолог, а потому даже представления не имею, что может и что не может произойти. А обращаться к специалисту себе дороже: только подумай, какая поднимется суматоха, стоит мне заявить о себе! Всякие лаборатории, исследования... Чего доброго выяснят, почему я такой, и выведут формулу, как сделать из человека оборотня! – На его лице появилась кривая, болезненная усмешка. – Всё это глубоко мне противно. Я не допущу этого! И ты, раз уж мы теперь в одной упряжке, позаботься о том же. То, что случилось по воле природы, - одно дело, намеренное же превращение в зверя – совсем другое!
Возможно, Игорю показалось, но на мгновение в глазах у Андрея как будто промелькнула глухая тоска. «В зверя? – ничего не понимая, подумал Игорь. – Но зачем так грубо?»
Андрей вдруг тряхнул головой, словно избавляясь от наваждения, и с извиняющейся улыбкой сел за стол.
- Хочешь узнать, как все произошло? – предложил он. – В смысле, как я понял, что на самом деле я не человек, а оборотень?
- Хочу, конечно! – с загоревшимся взглядом выпалил Игорь, сразу позабыв обо всем.
- Тогда слушай, - негромко произнес Андрей, и его взгляд невидяще устремился в пространство, будто заглядывая в прошлое...
На скамейке, положив руки под голову и согнув ноги в коленях, на спине лежал худой узкоплечий парнишка. Прохладный ветер то и дело норовил взъерошить его темные, пепельно-черные волосы, и он с бесконечным терпением отбрасывал челку с глаз. Над ним раскинулось бездонное небо, полыхающее красками заката. Оранжевый, розовый и светло-фиолетовый цвета мешались так причудливо, что нельзя было определить, где один перетекает в другой. Часть неба уже темнела, становясь сине-голубой; скоро должны были зажечься звезды. В вышине висел полупрозрачный, почти невидимый месяц. Небо было таким глубоким, таким ярким, таким необозримым, что парнишке казалось, будто всё вокруг переворачивается и он падает в него, погружаясь во что-то нежное, ласкающее, пахнущее свободой... Если бы не спинка деревянной скамейки и не ветви яблони, нависающие сверху, он бы подумал, что все происходит по-настоящему.
- Андрей, не лежи под самым деревом! Яблоком по лбу получишь! – весело выкрикнул кто-то.
Реплика принадлежала высокому молодому человеку лет двадцати шести, копающемуся в моторе старенькой легковушки. Это был брат Андрея, Саша. Один казался отражением другого: у обоих были большие ярко-зеленые глаза, мягкие волнистые волосы и спокойный, плавный изгиб бровей. Вот только Саша был крепким мускулистым юношей, почти мужчиной, а Андрей – нескладным подростком с длинными руками и ногами. Разницу в возрасте подчеркивали и прически: младший брат был обладателем пышной гривы, спускавшейся ниже ушей, а старший стригся короче, по-взрослому. Однако явное сходство все равно бросалось в глаза, и любой человек, встретив их на улице, с уверенностью мог сказать, что они родственники.
- Не получу. Яблоки еще зеленые, - буркнул Андрей. – Вдобавок ветви находятся не так близко.
Он резко сел, свесил ноги и хмуро уставился в стену расположенного буквально в пяти метрах деревенского дома. Из трубы шел дым, из окна доносился жизнерадостный грохот посуды: мама с энтузиазмом готовила ужин. Человеком она была тихим и ласковым, но за дела бралась с невероятной энергией, ухитряясь справляться сразу со всей работу по дому. Сейчас Марина Викторовна наверняка и приглядывает за печью, и проворно режет продукты на салат, и мягко, но решительно отталкивает ногой кошку, норовящую запрыгнуть на стол и стащить кусок колбасы, и быстро, легко, словно мотылек, перепархивает к шкафчикам, чтобы взять соль, сахар или перец. Она двигается плавно и одновременно стремительно, только мелькает кончик длинной тяжелой золотистой косы, и все еще кажется, что она так же молода, как и двадцать лет назад. А отец – Евгений Васильевич, плечистый мужчина невероятного роста, от которого сыновья унаследовали цвет волос и глаз, – скорее всего, сидит у окна с газетой, ловя ею последние солнечные лучи, и изредка бросает на жену смеющиеся, полные доброты взгляды...
Обычно, когда Андрей видел или представлял себе эту сцену, в его душе поднималось какое-то теплое чувство, но на этот раз он остался безучастным. Не до конца: внутри все же что-то ворохнулось, однако сумрачное настроение не развеялось. Казалось, только сейчас он лежал и смотрел ввысь, только сейчас глаза его впитывали мягкое свечение неба, только сейчас ветер трепетно перебирал его волосы, но брат нарушил хрупкое равновесие – и все исчезло без следа. Вернуть бы это ощущение, но уже не получится: в груди ворочается едкая обида и царапается раздражение. И даже если Андрей сумеет превозмочь их, он не сможет устроиться на скамейке столь же удобно, а уж тогда внутри вспыхнет настоящее пламя! Ярость выплеснется наружу, и загнать ее обратно, обжигаясь и чувствуя удушающий жар, будет очень сложно. Лучше и вовсе не допускать этого.
На самом деле Андрей вовсе не был нервным и вспыльчивым человеком. Обычно вывести его из себя было почти невозможно. Но вот уже несколько дней как он постоянно находился в непонятном, необъяснимом напряжении, взрываясь от любого неудачного слова, и резкая перемена собственного характера не могла не заставить его насторожиться. Андрей ловил себя на мысли, что становится все более и более несдержанным. Случайные фразы, которые не вызвали бы ранее никаких негативных эмоций, теперь неприятно щекотали нервы, а веселые шутки вызывали неудержимое раздражение. А главное, причин этих изменений как будто не было: он жил своей обычной жизнью...
Разве что последние три дня у него все время ныли мышцы и все тело ломило, как будто он без отдыха разгрузил десяток вагонов. Им постоянно владело невероятное утомление. Может, именно поэтому у него прыгало настроение? Но это было еще не все: у него часто случались вспышки дикой головной боли, заставлявшие его стискивать челюсти и сжимать руками виски. Температура прыгала: Андрей то барахтался в туманящем разум жаре, то чувствовал, как тело прошибает холодный пот, а по спине пробегают ледяные лапки озноба. Пару раз в день у него начинала безумно кружиться голова, и ему приходилось бросать все дела и опираться на то, что не могло перевернуться или опрокинуться. Однажды он не устоял на ногах и, упав, ударился о пол и потерял сознание. Андрей не понимал, что с ним происходит, и в глубине его души стал зарождаться липкий страх. Ни родителям, ни брату он, разумеется, ничего о своих проблемах не говорил, но осознавал, что рано или поздно ему нужно будет это сделать. Но как? И что начнется, когда они узнают, что с ним творится что-то странное? Будут испуганные крики, причитания, плач... Если не удастся выяснить причину недомоганий, жизнь станет похожей на тонкое, хрупкое стекло, по которому разбегается сетка трещин. Одно неловкое движение – и оно разлетится на осколки... А Андрей этого не хотел, и именно поэтому он скрывал свое состояние. Смутно надеясь на внезапное выздоровление, он стал терпеливо пережидать болезнь, как делает это зверь, отлеживающийся в тихом укромном месте. Возможно, все пройдет само собой, и в этом случае ему, Андрею, даже не придется никому рассказывать об этих диких днях. Всё попросту прекратится, и он преспокойно об этом забудет.
Но пока болезнь явно не собиралась сдавать своих позиций. Сегодня она определенно решила заняться желудком. Со времени обеда прошло уже много часов, а Андрей до сих пор не проголодался. Более того, он ощущал, что желудок все еще полон, будто еда и не начинала перевариваться. В очередной раз незаметно приложив руку к животу, Андрей почувствовал тяжелые, тугие, усталые удары пульса. Его замутило от перспективы в скором времени садиться за стол. «Как тут останешься сдержанным, когда с тобой постоянно творится невесть что?! – раздраженно подумал он. – Тут даже самый жизнерадостный человек потеряет самообладание! После таких фортелей собственного тела у кого угодно характер испортится!.. Черт, я не могу не поесть! Если откажусь, это будет выглядеть довольно странно. Они обязательно что-нибудь заподозрят. Но если поем... если поем, мне станет еще хуже. И что же выбрать?»
Продолжая обдумывать оба варианта, Андрей незаметно для себя перестал злиться. Так было и все последние дни: наедине с собой он был спокоен и слегка задумчив, но стоило кому-то заговорить с ним – и он мгновенно становился обидчивым и ершистым. Любое высказывание, нарушившее ход его мыслей, неизменно воспринималось в штыки, будь это хоть пожелание спокойной ночи, хоть просьба покормить кошку, хоть банальная фраза «Эй, ты еще здесь? О чем думаешь?» В минуты рассеянности Андрей казался наивным романтиком, во взбешенном же состоянии – яростным упрямцем. И он начал уже забывать, кем же является на самом деле... Он понимал, что с этим нужно что-то делать, но не знал, с какой стороны подступиться.
Устало вздохнув, Саша выпрямился, отер пот со лба и захлопнул капот, а потом, опершись локтем о крышу машины, сказал:
- Слушай, я уже скоро домой, в Минск, уезжаю, а мы до сих пор толком не поговорили. Как дела-то у тебя?
Андрей сразу насупился, снова ощутив раздражение. Вот приспичило Саше спросить именно об этом!
- Лучше расскажи о Ваське и Сережке, - быстро сменил тему Андрей. – Что у них новенького?
Васька и Сережка были их братьями, для Андрея – старшими, для Саши – младшими. Сероглазые и золотоволосые, оба они пошли в мать. Будучи близнецами, они были настолько похожи, что даже члены семьи не сразу отличали одного от другого. Характеры и привычки у них тоже почти совпадали, поэтому любой, кто вознамерился бы доказать, что со временем близнецы перестают быть совершенно одинаковыми, неминуемо сел бы в лужу. Братья не расставались ни на минуту, все время проводя вместе. Они даже поступили в один и тот же университет, и тут проявив единодушие. Когда мама узнала об их решении, она тут же фыркнула: «Не сомневаюсь, скоро здание университета развалится по кирпичику! В те редкие моменты, когда вы находитесь отдельно друг от друга, с вами еще можно иметь дело, но, когда вы вместе, жизнь становится невыносимой!» Она не преувеличивала: близнецы были настолько веселыми и энергичными, что в их присутствии сам воздух, казалось, начинал жизнерадостно виться вокруг людей и легонько покалывать их невидимыми иголочками, побуждая совершать что-то яркое, смелое, запоминающееся. Иногда эта их способность оказывалась кстати, но в большинстве случаев только мешала.
- У Васьки с Сережкой? – переспросил Саша. – Отлично. Мне кажется, они наконец стали понимать, что быть совершенно одинаковыми не так уж хорошо, как они думали вначале.
- Да ну? – изумленно приоткрыл рот Андрей, позабыв про обиду.
- Именно! – удовлетворенно заулыбался Саша. – Универ меняет даже тех, кого не исправила школа!
- И как же это вышло?
- По-моему, Васька влюбился, - сообщил Саша. – Он ничего мне не говорит, но я-то вижу, что с ним что-то творится! Сережка по секрету сказал, что эта девчонка делает вид, что не замечет ухаживаний Васьки, и тот уже весь извелся. Бедняга! Он-то привык, что представительницы прекрасного пола млеют от одного его взгляда, а тут – ледяная стена! Правда, я подозреваю, что девчонке этой он нравится, просто она не собирается сразу кидаться ему на шею. И правильно! Лучше подразнить его, поводить за нос, вызвать интерес...
- С каких это пор ты стал специалистом по девчачьим способам охмурения? – осведомился Андрей, скептически прищурив правый глаз.
- У меня чрезвычайно большой опыт! – важно ответил Саша. Он кашлянул и с небрежным видом сказал: - Кстати, я еще не говорил? Мы с Иришкой подумываем о том, чтобы пожениться.
- Серьезно? – вытаращил глаза Андрей и глупо спросил: – То есть... по-настоящему?
- Ну еще бы! – раздувшись от гордости, подтвердил Саша. – Иришка уже вовсю строит наполеоновские планы, как будет уламывать своих родителей. Мама-то не станет оспаривать ее выбор, а вот отчим... Ну, я тебе рассказывал о нем. Гад гадом.
Андрей все никак не мог осмыслить новость.
- Не представляю тебя женатым человеком! Ну ни в какую! Мне всегда казалось, что на такой шаг решаются только крайне... м-м-м... ответственные люди, - осторожно заметил он. – И то после долгих размышлений.
- Ты даже понятия не имеешь, как все иногда происходит, - отмахнулся Саша. – Некоторые предлагают руку и сердце уже на третьем свидании... И вообще, неужели ты думаешь, что мысль о заключении брака возникла у нас спонтанно? Мы шли к ней так долго и упорно, что я уже даже начал сомневаться, дойдем ли! – Саша сказал это как будто в шутку, но глаза его почему-то остались серьезными. Это выглядело странно: только что на лице его сияла веселая улыбка, а теперь брови, хмурясь, стремительно сходятся на переносице...
Андрей продолжал внимательно смотреть на брата, и тот, задвинув неприятные мысли глубоко внутрь, обычным голосом сказал:
- Только ты родителям ничего не говори, ладно? Я сам как-нибудь расскажу. Выберу момент – и расскажу... Уф, страшновато, если честно! Но я знаю, что они все воспримут нормально. Они же самые лучшие в мире!
«Ну надо же, Сашка и правда уже взрослый!» - ошарашенно подумал Андрей. Раньше ему казалось, что между детством и «взрослостью» есть определенная черта. Подросток умнеет, набирается опыта, осознает себя, прощается с детством – и, переступив черту, становится взрослым. На деле же все оказалось совершенно иначе: черта постепенно отодвигалась все дальше и дальше, пока и вовсе не становилась неразличимой. Человек думал, что он такой же, как раньше, и не замечал в себе изменений, а между тем случайные, посторонние люди, которые не видели, как он становится старше, называли его взрослым. Так мальчишка, переходя из класса в класс и испытывая благоговейный трепет перед старшеклассниками, однажды спохватывается: «А ведь я и сам уже стал старшеклассником! И когда это только случилось? Мы ведь совсем не изменились! Все другие выпускники были намного более взрослыми! Мы и в подметки им не годимся!.. Вот только почему незнакомые люди обращаются ко мне на “вы”?»
- Ну а ты, Андрей? – вывел его из задумчивости Саша. – Как у тебя с девчонками?
Андрей тут же нахмурился.
- Издеваешься, да? – возмутился он. – О каких девчонках может идти речь?
- А что, ты разве стал женоненавистником? – с недоумением спросил Саша.
- Да ты только посмотри на меня! Мне шестнадцать, а выгляжу я на четырнадцать с половиной! Все ровесники уже вымахали под два метра, плечи в дверной проем не пролезают, а я... Нет слов, одни выражения!
- Да ладно тебе! – миролюбиво сказал Саша. – Рост – дело наживное. Тем более что ты и сейчас отнюдь не карлик: вон, уже до моего носа достаешь! Разве этого мало?
- Ты остальных не видел, - хмуро произнес Андрей. – Боюсь, рядом с некоторыми даже ты покажешься недомерком. Ну хорошо, допустим, с этим у меня проблем нет, но нельзя ведь рассматривать рост отдельно от всего остального! Человека-то воспринимают целиком! Даже будь я таким же высоким, как... да как любой из наших деревенских парней, это не сделало бы плечи шире! Наоборот, этот недостаток еще больше бросался бы в глаза!
- Не страдай, придет время – и все будет так, как должно быть, - твердо проговорил Саша. – Я вот тоже был далеко не красавчиком, и разве можно сказать это по мне сейчас?.. Чего смотришь, не помнишь, что ли? Хотя что ты можешь помнить – сколько лет-то тебе было?.. В общем, года через два я уже и позабыл, что у меня были недостатки. Главное – спокойно дождаться своего часа. Если станешь злиться, нервничать, критиковать себя, то из гадкого утенка превратишься в гадкого селезня. О каком лебеде можно будет говорить, если раздражение навсегда отпечатается на лице? У некоторых внешность как у кинозвезд, но в глазах горит такая ненависть, что их предпочитают обходить стороной. Назвать их красивыми ни у кого язык не повернется.
Андрей подумал о своем настроении, в последние дни перепрыгивающем с отметки «плохое» на отметку «очень плохое», и чрезвычайно смутился. «Надо и правда подумать над этим, - решил он. – Даже не просто надо, а обязательно надо!»
- Ладно, закрыли тему, - улыбнулся Саша. – Давай поговорим о чем-нибудь другом! Давно хотел спросить: ты все еще воешь на луну?
Андрей хотел привычно рассердиться, но сдержался.
- Я что, маленький, что ли? – с бесконечной мягкостью в голосе спросил он, одновременно уничтожая брата взглядом.
Андрей с раннего детства обожал волков. Те были такими свободными, такими сильными, такими непередаваемо красивыми, что он не мог ими не восхищаться. Их тело было совершенным: изящная вытянутая морда, небольшие острые уши, широкая грудь, стройные лапы, пушистый хвост, длинная мягкая шерсть... У Андрея перехватывало дух, когда он видел изображение волка. Ему безумно хотелось им стать! Когда ему было года четыре, он любил носиться по дому на четвереньках, стараясь повторить пружинистый бег волка, а вместе с ним носились и Сережка с Васькой, которых он заразил любовью к этим хищникам. Они рычали, скалили зубы и прыгали друг на друга, представляя, что сражаются с чужой стаей, а потом устраивались прямо на полу и делали вид, что зализывают раны. Иногда кто-нибудь из них «становился» оленем, и тогда другие, прижимаясь к полу, бесшумно крались к нему, чтобы неожиданно наброситься на него и «загрызть». Летом они часто играли на какой-нибудь полянке, но зимой об этом не могло быть и речи. Не зарываться же с головой в сугробы? Однако и дома было интересно: они представляли себе, что пытаются выжить в холодном, промерзшем до самых корней деревьев лесу, где почти невозможно отыскать дичь. Воображение у Андрея было настолько живым, что он явственно ощущал гулко похрустывающий под «лапами» снег, неподвижный морозный воздух, облачка пара, вырывающиеся из «пасти», кристаллики инея, оседающие на голых ветвях...
Если было полнолуние, к обычным играм прибавлялась торжественная церемония вытья на луну, и в такие моменты маленький, но многое понимающий Андрей безумно сожалел о том, что у него не волчьи легкие и горло. Каким величественным, каким чистым получился бы звук! Настоящий волчий вой, иногда доносящийся из расположенного рядом леса, проникал в самое сердце, будил в душе непонятные чувства, заставлял изо всех сил вслушиваться в возносящийся к небу голос. А как несовершенно человеческое тело, не способное повторить плавную рысцу волка! Когда пытаешься мягко и легко пробежаться, копируя все движения, получается неизвестно что: спина изогнута так, будто изображаешь не идеально сложенного волка, а уродливую горбатую гиену; руки слишком коротки; ноги, наоборот, так длинны, что голова нелепо опускается вниз... Приходится сгибать их в коленях, но и тогда ничего не выходит: при ходьбе они постоянно ударяются о грудь да вдобавок оказываются между руками, хотя должны ступать так, чтобы след попадал в след. Ну а шея так коротка, что повторить гордую волчью осанку совершенно невозможно... Часто Андрей с неудовольствием думал, что когда стоит на четвереньках, то похож больше на медведя, чем на волка. Или на мопса – бесхвостого криволапого песика... Собак такого типа мальчик терпеть не мог: ну какой от них прок? Они даже не смогут себя защитить при необходимости! Или же смогут, но переломают себе все кости. Нет, комнатных собачек – крошек чихуахуа, которых едва не уносит ветром, йорков с розовыми бантиками, пекинесов, смахивающих на обезьянок, – Андрей не любил. Им надо жить в тепле и уюте, ведь в тяжелых условиях они долго не продержатся. То ли дело другие, крупные породы: сибирский хаски, аляскинский маламут, самоедская лайка... А также, пожалуй, немецкая овчарка и колли. Вот их можно уважать! Сильные, выносливые, способные переносить низкие температуры... И Андрея совсем не смущало то обстоятельство, что он включал породы в список любимых по степени их подобия на волков. В конце концов, каждый выбирает по своим критериям.
Ну а потом детство Васьки и Сережки кончилось, и Андрею поневоле пришлось забыть об этих играх. Конечно, сам он все еще считался ребенком, но ему было как-то неудобно играть в волка в одиночку, словно это занятие стало чем-то неприличным. Так и ждешь, что какой-нибудь человек, зашедший к родителям поболтать, посмотрит на него и презрительно засмеется... Хватало и Саши, который всегда наблюдал за их «охотами» и «битвами» со снисходительной усмешкой. Или Андрей просто устыдился этих игр, решив, что тоже слишком взрослый для них? Ведь близнецы только на три года старше него... Как бы то ни было, мальчик стал делать вид, что беготня по дому на четвереньках его больше не интересует, однако все чаще мысленно жалел, что у него нет младших братьев и сестер. Было бы здорово снова поиграть...
Да, теперь Андрей не мог представлять себя волком, но никто не запрещал ему изображать это животное на бумаге. Вживую он с ним никогда не сталкивался, поэтому полагался на любые его изображения (или, в самом крайнем случае, на изображения собак). Где бы он ни встретил картинку или фото, он мгновенно останавливал на нем взгляд и жадно всматривался в изгибы тела и штрихи шерсти, а потом пробовал нарисовать нечто подобное. Естественно, нетвердая детская рука выводила только кривые загогулины, не имеющие ничего общего с картинкой, и Андрею оставалось лишь расстроено хмурить светлые бровки. Разве эти косые треугольники похожи на уши? А длиннющие тонкие сосиски – это что, лапы? И почему туловище смахивает на прямоугольник? Он ведь так старался сделать его линии плавными!.. В такие моменты Андрей хватал ластик и, надувшись, стирал все, над чем пыхтел многие часы. Но надолго его обиды не хватало, и вскоре он снова начинал присматривать картинку. Фотографии он выбирал нечасто: после нескольких неудачных попыток он уверился в том, что гораздо проще повторить то, что нарисовано другим, чем пытаться рассмотреть необходимые черточки на теле сфотографированного волка. Ему бы для начала разобраться с чем-нибудь простым!
В семье Андрея никто рисовать не умел, поэтому ему приходилось действовать методом проб и ошибок. Самой главной его проблемой было то, что он слишком сильно нажимал на карандаш. Только подумает, что в кои-то веки начало получаться что-то приличное, как р-раз – рука дергается и жирная черта перечеркивает морду или лапы волка. Стирай ее, не стирай, все равно рисунок испорчен. Даже если корпеть с ластиком полтора часа, след не исчезнет. Обидно, но куда денешься!
Спустя долгое время Андрей наконец совладал со своей правой рукой. Держа карандаш более уверенно, он рисовал светлыми, почти невидимыми штрихами, которые оттирались легко и без усилий, а потом, когда волк был готов, обводил их, делая темнее. А иногда и оставлял все как есть, потому что рисунок получался таким воздушным, таким удивительно прозрачным, что казалось кощунством очерчивать его контуры. Теперь, после стольких тренировок, Андрей мог изобразить волка буквально одним движением руки, тратя на это не более десяти секунд. Но это было для него слишком просто: он чувствовал, что может добиться большего. Добиться вовсе не в скорости, нет, – в мастерстве, ведь пока он рисовал волков только боком и только в положении стоя. К тому же Андрей был недоволен тем, что они выходят у него двухмерными. Ему хотелось, чтобы у того, кто смотрит на рисунок, возникало ощущение, что волк вот-вот соскочит с бумаги. Для создания этого эффекта мальчику пришлось хорошенько изучить строение тела животного. Важно было все: и то, где какие мышцы находятся, и то, какие кости в каком месте выпирают, и даже то, в каком направлении растет шерсть и где она это направление изменяет. Андрей терпеливо вырисовывал чуть-чуть взлохмаченную шерсть на груди, лопатки, дополнительный пятый палец, более пышный загривок... А еще – тени, которые тоже делали рисунок объемным. Все это занимало невероятно много времени, но Андрей ни разу не попытался смухлевать. Рисовал-то он для себя, а не для школы!
Вскоре мальчик так натренировался, что уже мог изобразить любого волка: и стоящего, и сидящего, и лежащего, и дерущегося с собратом, и взвивающегося в прыжке, и напряженно подкрадывающегося к добыче, и воющего на луну, и даже лениво валяющегося животом кверху... Пока, правда, все эти рисунки не были собственными: без примера у Андрея выходило не так хорошо, как ему хотелось, но он утешал себя тем, что рано или поздно всему научится. Иначе и быть не могло.
Андрею часто говорили, что другие животные получались бы у него не хуже, и спрашивали, почему он не хочет попробовать рисовать и их, но всякий раз он неизменно отказывался. Просто он понимал: волки у него именно потому как живые, что ему нравится их рисовать, при другом же раскладе они остались бы такими же плоскими, какими были вначале. Андрей не был расположен часами корпеть над каким-нибудь жирафом, а потому даже не пытался заняться этим делом. Только то можно делать действительно хорошо, что по-настоящему нравится, остальное же никогда не сдвинется с отметки «вполне неплохо».
- Я что, маленький? – повторил Андрей. – Время, когда я играл в волка, давным-давно прошло. Неужели ты до самой смерти будешь напоминать мне, каким глупым я был?
Но в глубине души он чувствовал, что не прочь «побывать» волком еще раз. Тело сохранило давние привычки: ночью Андрей машинально сворачивался в постели в клубок, подтягивая колени к груди, а в моменты, когда его что-то злило, неосознанно приподнимал верхнюю губу и морщил нос, оскаливая зубы. Иногда из его груди даже вырывалось рычание... О, как Андрей жалел, что не может снова стать ребенком! Тогда все было бы не так сложно. Ему не пришлось бы размышлять, уместно ли ему играть в такие игры, - он просто играл бы, и все. Детям вообще не свойственно думать, как они выглядят со стороны. Если они любят что-то делать, им и в голову не придет, что окружающие могут воспринять их игру как нечто странное. Взрослый тем и отличается от ребенка, что всегда помнит о том, как ему следует себя вести, и желание на минутку окунуться в детство в нем часто перебивается мыслью: «А уместно ли то, что я собираюсь делать?» Те взрослые, которые умеют совмещать в себе серьезность и детскую непосредственность, поистине заслуживают безграничного уважения...
Андрей вдруг ощутил непонятную, ничем не вызванную тоску. Она не была связана с тем, о чем он только что думал, просто настроение резко поменялось. Забор и дом внезапно стали казаться высокими, словно крепостные стены, давящими, пригибающими к земле, а небо – далеким и недостижимым... Андрей как будто был в плену, в тесной клетке – или даже на привязи, – и отчаянно желал вырваться отсюда на простор, на свежий воздух, туда, где есть чем дышать... Стало вдруг невыносимо душно, даже дыхание затруднилось, будто горло перехватило удавкой. Андрей неосознанно вскочил, пытаясь быть к небу ближе, и быстро зашагал к калитке. Скорее уйти отсюда, скорее вырваться из плена... Скорее на чистый, свежий воздух...
- Ты куда? – крикнул вслед Саша. – Обиделся, что ли?
- Я... прогуляться, - пробормотал Андрей, не обращая внимания на то, что говорит. Его тянуло прочь.
Идя по деревенской улице, Андрей чувствовал, что тугая пружина тоски постепенно ослабевает, но не останавливался. Да, она делалась менее настойчивой, но временами, словно опомнившись, вспыхивала ярко, ослепляюще, волнующе, и Андрей невольно ускорял шаг. «Перед тем как возвращаться, надо дождаться того момента, когда тоска совсем исчезнет, - подумал он. – Иначе, как только я переступлю порог дома, она снова проснется, и я, как полный дурак, опять поплетусь со двора». Игнорировать тоску он не стал: в последние дни с ним столько всего случилось, что он решил более внимательно относиться к своим ощущениям. Лучше один раз послушаться голоса интуиции, чем расхлебывать то, что получилось из-за наплевательского к ней отношения.
На дороге появился маленький коротколапый песик песочного цвета, выскочивший откуда-то сбоку. Андрей хорошо знал его: это был Умник. Песик принадлежал семье Павла, бывшего одноклассника Васьки и Сережки.
- Привет, Умник! Ладно, разрешаю: начинай подлизываться! – великодушно сказал Андрей.
Несмотря на то что он не особенно восторгался маленькими собаками, дворняги вызывали у него совсем другие чувства. Ему казалось, что они гораздо смышленее важных породистых псов, а потому он никогда не отзывался о них с пренебрежением. Андрей никогда бы не стал оскорблять личность (да, именно так!) какой-нибудь собачушки, которой всего лишь не повезло с ростом. В конце концов, она не виновата в том, что родилась такой.
К удивлению Андрея, Умник, который обычно начинал выпрашивать что-нибудь вкусненькое, повел себя более чем странно. Он осторожно сделал несколько шагов, опасливо поводя висячими ушами, и в нерешительности остановился, выглядя при этом так, будто вот-вот даст деру.
- Ты чего это? – удивился Андрей.
Умник заискивающе вильнул хвостом и поспешно ретировался. Проводив его взглядом, Андрей в недоумении мотнул головой: песик еще никогда не вел себя так непонятно. Он словно испугался Андрея. «И что с ним только случилось? – ничего не понимая, подумал Андрей. – Я никогда не обижал его. С чего это он начал меня сторониться?» Но тут Андрея вновь кольнула тоска-тревога, и он, в раздумье помедлив, неохотно двинулся дальше.
Миновав последний дом, Андрей вышел из деревни. У конюшни он приостановился, решив было зайти и поздороваться с работающими там людьми (здесь он был частым гостем), но раздумал: любые строения, пусть даже самые низкие и ветхие, по какой-то причине вызывали всплеск негативных эмоций. Эти чувства были неправильными, неестественными, нелогичными, и кто-нибудь другой непременно ужаснулся бы, поймав себя на этой мысли, но Андрей лишь вздохнул и, махнув на все рукой, зашагал дальше. Ему было не привыкать к таким вещам... «И чем же все закончится? – с неподдельным интересом подумал он. – До каких пор ощущения будут гнать меня вперед? Пока утро не наступит? Или пока я не зайду в лесные дебри? Уж там-то точно нет ничего похожего на дом или забор!» Он почему-то совсем не боялся. Наверное, странности до такой степени ему надоели, что он уже не был способен пугаться их или удивляться им.
Проселочная дорога вела вверх, на холм, и шла вдоль опушки леса, но постепенно деревья начинали обступать ее и с правой стороны, создавая иллюзию, что она ведет прямо в чащу. На самом же деле дорога лишь отрезала от леса длинную полосу деревьев, а вскоре и вовсе выходила в поле, откуда тянулась до соседней деревни.
В тени деревьев, окружавших дорогу, Андрей прошел не более полусотни шагов: его желудок неожиданно скрутило – и он поспешно бросился в кусты. Внутренности будто вывернулись наизнанку, и его мучительно вырвало. Кашляя и судорожно втягивая в себя воздух, Андрей стоял на коленях и дрожал, вцепившись в прохладную, влажную от росы траву. Ноги тряслись, горло саднило, раздражаемое едкой горечью.
- Ладно, все в порядке... - чуть слышно прошептал он, почти не двигая губами и едва понимая смысл своих слов. Мутный взгляд его был устремлен в одну точку. – Все хорошо, все просто прекрасно... Великолепно, что желудок нашел способ избавиться от лишней еды... Мне даже стало лучше... Теперь в животе нет той тяжести, которая не давала расслабиться... И которая возникла без всяких видимых причин... Черт, Андрей, будь оптимистом... Ты просто съел что-то не то... Художество желудка не имеет никакого отношения к постоянным головным болям и вспышкам раздражения...
Андрей с трудом оторвался от земли и кое-как сполз вниз по склону, где протекал небольшой ручеек. Упав рядом, Андрей умылся и стал жадно пить, не обращая внимания на то, что от ледяной воды сводило зубы. Вскоре, когда во рту перестал чувствоваться гадкий привкус, он сел прямо на землю и утомленно закрыл глаза, хватая губами воздух. Ослабевшие руки и ноги дрожали, сердце колотилось как бешеное.
- Все, с желудком проблем больше нет... И я сейчас отдышусь, встану и пойду домой... Никто ни о чем не догадается... Забавно, что мое тело само сообразило, в какой момент мне нужно уйти, чтобы не попасться никому на глаза... Невероятная предусмотрительность...
Разговаривать с самим собой было достаточно странно, но слова, произнесенные вслух, каким-то образом помогали Андрею восстанавливать душевное равновесие. Через полминуты он уже почти успокоился, даже дрожь прошла. Глубоко вздохнув, Андрей рывком поднялся на ноги и шагнул было в сторону от ручья, собираясь подняться на дорогу, как вдруг...
- Ай! – сдавленно вскрикнул он, едва не теряя сознание от резкой боли в правом глазу. Земля качнулась под ним, и он поскорее ухватился за первое попавшееся дерево, чтобы не рухнуть лицом вниз. Колени подогнулись – Андрей сполз по стволу и замер, одной рукой вцепившись в кору, а другую прижимая к глазу. Тот через каждые несколько секунд взрывался ослепляющей болью, как будто его касались горячие угли. Вздрагивая при очередном приступе, Андрей ощущал, как на лице выступает холодный пот.
- Да что же это... такое... - простонал он ломким, неузнаваемым голосом. – Я же ничем... не проткнул его... не задел... и даже пальцем... не притронулся... Почему же... он болит?..
Боль неустанно сверлила его мозг напротив правого глаза, будто вознамерившись выжечь все внутри, и Андрей обмирал от страха, не зная, чем это закончится. Потерять зрение было для него худшим, что могло случиться. Пусть уж лучше постоянно болит голова, чем это!
Внезапно Андрей почувствовал перемену в накатывавших волнах боли. Вначале они стали слабее, потом промежутки между ними сделались больше, а затем волны словно отодвинулись вглубь мозга, время от времени снова давая о себе знать. Они не угасли, они продолжали куда-то перемещаться, и Андрею, находящемуся в полубредовом состоянии, виделось, что они очерчивают смахивающий на подкову полукруг, подбираясь к левому глазу. Вот они вспыхивают уже совсем близко, и...
- Ох-х-х-х...
У Андрея не осталось сил для стона – он с беззвучным выдохом скорчился у корней дерева. Теперь боль поражала другой глаз, атакуя его с каждым ударом сердца. Подтянув ноги под живот и уткнувшись лбом в землю, Андрей часто, прерывисто дышал, и боль как будто становилась меньше, когда воздух до отказа заполнял легкие.
- Пройди же, пройди же поскорее... - жарко шептал он, изо всех сил жмуря глаза. – Пройди, пожалуйста... Я долго этого не вынесу...
Волны боли, совпадающие со стучащей в висках кровью, накрывали его, ослепляли, оглушали, тащили куда-то... Вжимаясь в землю, Андрей пытался осознать, что мир не качается вокруг него, что на самом деле не существует этой пульсирующей болью черноты – это он просто закрыл глаза, что можно еще открыть их и вынырнуть из мрачных вод мглы... но только сильнее смыкал веки, спасаясь от боли. Ему казалось, что это длится уже много часов, хотя прошло наверняка не более трех минут. Все должно было уже закончиться – если сравнивать с болью в правом глазу, - но приступы становились лишь сильнее... Или это Андрей так ослабел, что не мог оценивать их?..
Внезапно пытка завершилась. Волны отхлынули от левого глаза и рассеялись по всему мозгу, превратившись в заурядную головную боль, которая была настолько незаметна по сравнению со взрывами в глазах, что на нее можно было не обращать внимания. Андрей расслабленно затих, по-прежнему упираясь лбом в землю. Он вдруг ощутил, как трепетно частички почвы прилипают к коже, как легонько касаются щеки травинки, как осторожно щекочут кончик носа ворсинки мха... Ему стало хорошо и спокойно. «Боль кончилась, боли больше нет, и можно просто жить, наслаждаясь этим свободным от нее временем... Какие же некоторые люди глупые: они живут без боли, но не понимают своего счастья и все время хотят чего-то еще, как будто им мало того, что их тело ничто не мучает... А надо просто жить – жить и радоваться этому. Как же это все-таки хорошо – просто жить...»
Через некоторое время Андрей пошевелился, осторожно приподнялся на локтях и сел, привалившись спиной к стволу дерева. В голове стоял туман, но так было даже лучше: Андрей чувствовал потребность в нескольких минутах отдыха. Отдыха не только для тела, но и для сознания. Да, вскоре он должен будет встать, пойти домой и как-то объяснить свою «прогулку», однако все это будет чуть позже, а пока можно насладиться покоем. Нужно обязательно набраться сил. Без этого он не справится с проблемами, подстерегающими его за ближайшим поворотом судьбы. Да, ему надо быть стойким, а для этого необходимо хотя бы минуточку отдохнуть...
Наконец Андрей собрался с духом и медленно, с опаской поднялся на ноги, прислушиваясь к своим ощущениям. Стоять самостоятельно он не решился – мало ли существует частей тела, которые могут у него заболеть? – а потому не стал отстраняться от ствола и ненадолго замер, прижимаясь спиной к узловатой коре дерева. Теперь он чувствовал себя относительно неплохо, вот только ноги были до сих пор слабы. «Я долгое время ходил с ужаснейшей головной болью – и ничего, а тут всего лишь слабость, - храбрясь, подумал Андрей. – Все будет в порядке». Но он слишком хорошо помнил внезапность последней атаки, чтобы просто расслабиться. Надо было быть начеку...
Усилием воли заставив себя оторваться от ствола, Андрей нетвердой походкой дошел до ручья. Подниматься на дорогу он пока не стал, опасаясь новых сюрпризов со стороны тела, поэтому потихоньку двинулся вверх по течению. Ручей шел параллельно дороге, только ниже. Андрей планировал выбраться наверх лишь тогда, когда лес кончится, чтобы хоть несколько минут скрываться от людских взглядов. Конечно, вечер был уже довольно поздний, но Андрей не мог позволить запоздавшему прохожему увидеть его во время нового приступа. Тогда конспирации точно конец. Сейчас, когда он прячется в тени, еще можно быть слабым, но вот на открытом месте ему придется натянуть маску бодрости. Добраться бы только до дома, а там уж все будет хорошо...
Андрей так сосредоточился на мысли, что ему нужно будет наскрести силы для быстрого шага, что пропустил момент, когда внутри снова родилась боль. На этот раз не в голове, а в груди. Андрей опомнился лишь тогда, когда вдруг почувствовал, что при каждом шаге его сердце, бьющееся слишком часто, нездорово, словно ударяется о какую-то преграду. Сократившись, оно пытается расшириться, заполнить отведенное ему место, но что-то не пускает его, как будто оно заключено в хрустальный шар. Сердце стучит неровно, рвется, старается разорвать собой непонятную оболочку, но та так тверда и плотна, что оно тратит силы впустую. И каждый шаг (особенно сделанный с левой ноги) отдается в сердце болью, потому что ему и без этого негде повернуться, а его вынуждают еще и подпрыгнуть... Оно снова ударяется об оболочку – и его снова охватывает глухая боль...
Андрей в ужасе остановился, пораженный мыслью, что сейчас у него болит сердце. Сердце – средоточие жизни, и если оно вдруг стало подавать ему сигналы, то это значит, что с ним что-то не так, то есть жизнь эта под угрозой... Если оно остановится, существование прервется... А бьется оно сейчас с мукой, со страданием, и возникает пугающая мысль, что скоро оно настолько ослабеет, что не сможет постоянно ударяться об оболочку, и тогда та просто сожмет его, вынуждая прекратить сокращения...
Внутри у Андрея все перевернулось, и он вдруг стремительно зашагал дальше, направляемый отчаянным предположением, что, если заставить сердце стучать чаще, оно прорвет злополучную оболочку. Но пока ему становилось только хуже: сердце захлебывалось ударами, с каждым новым распластываясь по внутренней поверхности воображаемого шара, а потом в изнеможении сворачивалось снова, чтобы через полсекунды еще раз броситься на стену...
Андрей резко остановился, опустился на землю и приложил руку к груди. Он чувствовал, как сердце, не желая успокаиваться, дико ударяется о ребра и от этого его содрогание делается бессистемным, рваным, даже горячечным. Андрей стиснул зубы и как можно сильнее вжал руку в грудь, сдерживая неистовые сокращения сердца. Удивительно, но это как будто помогло: боль стала чуть меньше. Оболочка словно немного растянулась, позволив сердцу «вздохнуть» свободнее. Или, может, эта оболочка вовсе не была оболочкой и она только представлялась Андрею таковой, а на самом деле боль возникала сама по себе? Но ему было уже все равно. Он хотел только одного: чтобы все прекратилось.
Неожиданно боль возросла до такой степени, что стала невыносимой, – и вдруг исчезла, словно сердце резким рывком прорвало оболочку. Напряжение в груди мгновенно пропало. Освобожденное сердце удивленно дрогнуло и забилось так же неощутимо, как прежде. Ничто больше не напоминало о том, что несколько секунд назад оно сжималось в комок, не помещаясь в оболочке. Вот только Андрей не был способен это почувствовать: в тот же миг, когда мнимый шар лопнул, мозг его взорвался ужасающей головной болью, вытерпеть которую было невозможно. Андрей сдавленно охнул и без чувств рухнул на землю.
Сознание возвращалось к Андрею постепенно и неуловимо, словно проступающее в ночной мгле легкое рассветное мерцание. Он находился еще в полусне, но уже способен был осознать, что пришел в себя. В голове у него не было ни единой мысли, только пустота. Сознание Андрея было немного затуманено, однако оно не нарушалось болью, и он чувствовал лишь сонное спокойствие. Оно владело им до такой степени, что ему даже не приходило в голову пошевелить рукой или ногой, которые он, лежа на боку, вытянул вперед. Более того, всякое движение казалось ему сейчас бесполезным и ненужным. На подсознательном уровне Андрей смутно понимал, что, если он попытается изменить положение тела, покой безвозвратно исчезнет. Это было для него чем-то неправильным, чем-то таким, чего нельзя было допустить. Ощущение покоя охватывало его нечасто, можно сказать, почти никогда, а потому до такой степени удивляло своей необычностью, что опьяняло его и усыпляло утомленный мозг. Даже дышать хотелось так неуловимо, чтобы и грудь не приподнималась.
Но где-то внутри Андрея зрело понимание, что это сонное состояние не может продержаться долго. Он невольно дернется, вздрогнет, шевельнет рукой – и все нарушится. Может, лучше уж осознанно это прекратить? Тогда не придется злиться несчастливой случайности... А еще в нем не вспыхнет обычное раздражение, ведь он будет втайне радоваться, что всему виной вовсе не случай, что это он, Андрей, оборвал приятные ощущения. Не им управляют – он сам хозяин своей судьбы!
Мысль эта еще не успела оформиться, а Андрей уже зашевелился и, вздохнув, перевернулся на живот, чтобы опереться локтями о землю и встать. Но тут им овладело такое странное чувство, что он мгновенно замер, так и не открыв глаза. Его безумно удивила плавность и согласованность своих движений. Как такое вообще было возможно? Он ведь уже убедился, что его тело не способно на такое! Но Андрей ощущал в себе пульсацию энергии, бьющуюся внутри и не находящую выхода, и начинал понимать, что тело не было способно раньше, а сейчас все изменилось. И не просто все – он сам.
Он был волком.
Андрей резко распахнул глаза – и догадка подтвердилась. Вместо собственных рук он увидел перед собой длинные стройные лапы с черными когтями, покрытые мягким светло-серым мехом. Быстро изогнув гибкую шею, Андрей обернулся, наткнулся взглядом на свой пушистый волчий бок, шерсть на котором была гораздо более темной, чем на лапах, и заметил выглядывающий из-за спины длинный лохматый хвост, который к кончику светлел настолько, что становился почти белым. Задние лапы лежали просто и ненапряженно, чуть подобранные под бока, и спина не норовила сгорбиться, как случалось с человеческой спиной при попытке лечь по-волчьи. Нервно повернув голову и снова переведя взгляд на лапы, Андрей невольно отметил, как плавно шея вернулась в свое основное положение и как изящен был ее изгиб. «Так, словно я волк... Но как?..»
Андрей ощутил, что он сейчас сойдет с ума. Будь происходящее менее реальным, он бы придумал всему этому какое-то объяснение, но он чувствовал гибкость и силу своего тела как никогда отчетливо. Небывалая (и определенно не выдуманная!) энергия не покидала его, вселяя в душу неясное беспокойство. Андрей не выдержал и вскочил, не способный лежать в полном спокойствии. Но тревога его отнюдь не уменьшилась: к ней прибавилось странное ощущение нахождения на четырех лапах. Это было до того непривычно, что он даже растерялся, не зная, с какой лапы на какую переступить. Застыв на месте, Андрей стал прислушиваться к себе. Голова его была поднята высоко, лапы устойчиво упирались во влажную землю, чувствуя своими подушечками прохладный мох, спина была выпрямлена, словно струна... Он как будто вернулся в детство и снова решил поиграть в волка, а тело, неожиданно смилостивившись, сделало так, чтобы он полностью окунулся в игру. Андрею вдруг показалось, что на самом деле все это – лишь плод его воображения и что он, идиот идиотом, стоит сейчас в лесу на четвереньках и представляет, что действительно стал волком. Он осторожно изогнул шею и выпятил грудь, заставляя спину выпрямиться еще больше. Он ясно понял: ему до ужаса хочется почувствовать, что спина вовсе не волчья, и с облегчением узнать, что она не способна прогибаться до такой степени. Однако ощущения переубедили его, доказав, что эти его попытки нащупать границы собственных возможностей не изучили и десятой их части. Он осознал, что его тело и правда изменилось.
Андрей уловил тихое журчанье ручейка и, обернувшись, медленно направился в его сторону. Изучая плавность своих движений и прислушиваясь к каждому сокращению мышц, он чувствовал себя волчонком Белым Клыком из одноименной повести, который, впервые покинув нору, неуверенно бредет по траве. Андрей, зачитавший эту книгу Джека Лондона до дыр, хорошо помнил, какой неожиданностью для Белого Клыка стало то, что неживые предметы умеют падать, куропатки – клевать в нежный нос, а ласки – кровожадно вцепляться в горло. Малыш был удивлен до глубины души. То же самое творилось сейчас и с Андреем: несмотря на знания, полученные из книг, он понятия не имел, каково это – быть волком. Как нужно переставлять лапы, как при этом держать голову? Что делать с хвостом, наличие которого озадачивает настолько, что не получается толком сообразить, как им шевелить? Как правильно переносить вес? Как, наконец, уследить за всеми этими телодвижениями?.. Андрей чувствовал скованность и страх, будто был маленьким ребенком, который учится ходить. Куда поставить подворачивающуюся ногу, за что ухватиться, как не потерять равновесие? Кто поймает, если ничего не выйдет? А стоит ли вообще рисковать?.. Но рядом с ребенком всегда есть заботливая мама, которая не дает ему упасть, а Андрей вынужден учиться всему сам. Да и кто может помочь ему?
С горем пополам добравшись до ручья, Андрей перевел дух и опасливо заглянул в темную воду. Течение было достаточно быстрым, но он все равно сумел разглядеть свое отражение. Волчья морда, светло-серая на носу и темная ближе к голове... Острые уши, изнутри опушенные белым мехом... Длинная густая шерсть... За исключением морды, живота, лап и кончика хвоста, она почти везде была серо-черной, будто присыпанной пеплом, как и волосы прежнего Андрея. Но удивительней всего выглядели глаза, сверху окаймленные белыми полукольцами: они были вовсе не обычного желтого и даже не редкого голубого, а насыщенно-зеленого, почти изумрудного цвета. Они единственные остались прежними, только стали ярче и насыщеннее.
Андрей завороженно наклонился ниже, стараясь рассмотреть себя, но не удержался на скользкой росистой траве и кувырком полетел в ручей. Ледяная вода обожгла его холодом, в мгновение ока пробравшись сквозь шерсть и промочив его насквозь. Не помня себя, Андрей пулей вылетел на берег и яростно отряхнулся, издав несколько сердитых фыркающих звуков. «Ну надо же было так оступиться! Теперь сушиться неизвестно сколько...» - уныло подумал он.
И только через пару секунд, успев неуютно повести плечами и огорченно мотнуть головой, Андрей внезапно сообразил, что отряхнулся совершенно неосознанно, не думая о том, что делает, – так же неосознанно, как и опустил вздыбившуюся было шерсть. «Инстинкт?..» - промелькнула мысль. Андрей нахмурился, переступил с лапы на лапу – и неожиданно почувствовал, что напряжение отпустило его. Скованность, мешающая ему довериться собственному телу, куда-то исчезла. Он почему-то больше не боялся сделать неверный шаг, не опасался поставить лапу не так, как нужно, не осторожничал, пресекая всякую попытку тела сделать по-своему. То ли причиной была холодная вода, то ли свою роль сыграло естественное волчье движение, но Андрей вдруг ощутил себя по-настоящему живым. Он был частью леса, частью природы, частью мира – частью всего, что можно было назвать реально существующим. Даже воздух показался ему сейчас чем-то родным, чем-то невыразимо близким, таким, что не может быть необходимым только для того, чтобы дышать, – оно неотделимо от него самого. Андрей развернул уши навстречу доносящимся из леса звукам и раздул ноздри, жадно вдыхая незнакомые, но такие естественные, такие живые запахи. Он полностью погрузился в атмосферу ночи и свободы.
Что-то повлекло Андрея в глубину леса, и он, откликнувшись на одному ему понятный зов, устремился вперед. Чутко прислушиваясь к каждому шороху, он бесшумно скользил в тени деревьев и уверенно продвигался сквозь кажущуюся сплошной стену кустов. Раздвигая носом мешающие ветви, он чувствовал, как те мягко проходятся по его шее и бокам, а ступая по влажной, тихо шуршащей траве, ощущал трепетность ее прикосновений. Прохладный свежий воздух с готовностью вливался в его ноздри, оповещая о приближении к заросшему тиной болотцу или трухлявому стволу дерева; предупрежденный заранее, Андрей замедлял шаг и начинал смотреть под лапы или успевал вовремя увернуться от притаившегося во тьме обломанного сука. Уши ловили едва слышное поскрипывание старых дубов, далекое умиротворяющее стрекотание кузнечиков, нежный шелест листвы, колеблемой ветром; тот же самый ветер почти неуловимо пролетал над землей, легонько ероша длинную шерсть Андрея. В легкие врывался холодный, бодрящий воздух, вызывая в душе молодого волка восторг и возбуждение.
Андрей все шире и шире распахивал глаза, впитывая ими синеватые краски ночи, и шаг его постепенно становился бегом. Дыхание участилось, сердце забилось торопливо, в груди задрожало от воодушевления. Серой тенью мчась сквозь лес, Андрей чувствовал, как от сладостного ощущения стремительности внутри что-то замирает и лапы его начинают работать все быстрее и быстрее. Пружинисто оттолкнуться от земли, взвиться в длинном прыжке – и, едва обретя опору, вновь бросить себя вверх и вперед... Это было непередаваемо, неописуемо; Андрей никогда не испытывал ничего подобного. Такие слаженные, такие гармоничные, такие точные, выверенные движения заставляли его сердце петь, а голову – кружиться, и он, не чувствуя усталости, продолжал бежать. Запахи, звуки, ощущения шептали ему, что и эта ночь, пробуждавшая в нем древние инстинкты, и эта убывающая, совсем недавно бывшая полной луна, притягивающая его взгляд, и эти звезды, ледяными осколками сиявшие с небес, и даже неуловимый аромат свободы, витавший в воздухе, – все это безраздельно принадлежит ему. Дышать хотелось глубже, мчаться – быстрее, перепрыгивать через препятствия – резче, мощнее, так, чтобы мышцы отозвались болью. Он действительно чувствовал себя живым.
Выскочив из леса, Андрей оказался на обрыве, широкой полосой тянущемся вдоль опушки. Внизу лес возобновлялся и шел, не прерываясь, далеко-далеко – до самого горизонта. Казалось, там, впереди, нет людей и человеческого жилья, один только лес. Андрей жадно втянул носом нежный запах листьев – и что-то всколыхнулось в нем, и восторг снова захлестнул его, и перед глазами закачались звезды, и небо, и луна... Эйфория, наполнявшая все его тело, возросла до такой степени, что перестала помещаться в нем, и он, вскинув морду одним плавным верным движением, протяжно завыл прямо в это ночное небо, дрожа от охватившего его возбуждения. Его громкий, звонкий, чистый голос взлетел вверх и мягко прокатился над лесом, подхваченный ветром. И в этом вое – настоящем, не фальшивом волчьем вое – слышалось такое искреннее, неподдельное счастье, что, поддаваясь ему, почтительно умолкали ночные птицы и затихали кузнечики.
Пройдя немного вдоль обрыва, Андрей обнаружил, что тот постепенно переходит в пологий холм. Спустившись вниз, он углубился в лес и снова оказался в мире полумрака и нечетких теней. Немного привыкнув к новому обонянию, он уже начал различать запахи разных животных. Определить, кому какой принадлежит, он пока не мог, но уже узнавал «вкусный», щекочущий ноздри запах добычи. Да и уверенный, властный какой-то дух крупных хищников не составляло труда вычленить из множества остальных. Все это было удивительно и ново: на земле и в воздухе словно переплетались дорожки невидимых следов, ведущие каждая в свою сторону. Идти по ним оказалось достаточно просто, нужно было всего лишь сосредоточиться на том единственном запахе, чьего владельца требовалось отыскать, и как бы «выключить» все остальные. Запах был подобен незримой нити, которая четко указывала направление, и потерять ее было сложно. Стоило только свернуть не туда, как нос тут же сигналил: запах исчез! Но эта ошибка случалась лишь тогда, когда вниманием Андрея неожиданно овладевало что-то постороннее, а во всех остальных случаях он успешно следовал за запахом.
Что-то тихо зашуршало, и Андрей мгновенно насторожился. Превратившись в слух, он различил едва слышное биение крохотного сердечка, доносящееся из-под корней дерева. Застыв в полной неподвижности и стараясь даже не дышать, Андрей впился туда взглядом и увидел, что под деревом копошится небольшая мышка. Она пряталась в тени, и, будь он человеком, он никогда бы ее не заметил: у прежнего Андрея зрение было не ахти. Однако теперь, находясь в теле волка, он легко смог разглядеть ее и в темноте.
Похоже, мышка не подозревала, что он находится так близко: она даже не попыталась скрыться. Пасть Андрея наполнилась слюной, а лапы сами собой присогнулись, помогая телу опуститься ниже, чтобы сделать его как можно более незаметным. Голова оказалась на уровне лопаток, а потом пригнулась к земле еще больше. Мышцы напряглись. Андрей едва заметно дрожал, охваченный незнакомым азартом, и, хотя он не совершенно не понимал, что делает, и не знал, что случится, когда наконец наступит тот миг, которого он ждет, но все равно не мог освободиться от овладевшего им возбуждения. Хотелось сорваться с места и прыгнуть – сильно, стремительно, бесконечно уверенно, – но инстинкт подсказывал ему, что нужно оставаться тихим. Подсознательно он понимал, что это было самое главное правило – то, которое нельзя нарушать.
Андрей стал неуловимо продвигаться к мыши, настолько медленно изменяя натяжение мышц, что сторонний наблюдатель посчитал бы, что он неподвижен. Вытянуть шею до максимума... Податься вперед... Бесшумно оторвать от земли правую переднюю лапу и медленно, чтобы не зашуршали шерстинки, слегка согнуть ее, будто копируя стойку охотничьего пса... Потом осторожно начать распрямлять ее, одновременно расслабляя правую лопатку, и движение за движением опустить, следя за тем, чтобы подушечка примяла травинки мягко и плавно... Хорошо, ни единого шелеста... Теперь снова вытянуться, постепенно освобождая левую лапу, и перенести вес на правую... Поднять заднюю лапу, натянувшуюся до предела, и сделать ею широкий, но по-прежнему тихий шаг, ступив на то самое место, откуда уже приподнимается передняя...
Андрей медленно плыл вперед, не отрывая взгляд немигающих глаз от маленького темного комочка. В его нос проник нежный запах добычи, принесенный легким ветерком, и ему стоило невероятных усилий сдержать шумный вдох. Как же хочется заполнить легкие этим чудным ароматом... Ноздри нетерпеливо дрогнули, готовясь возбужденно втянуть запах, но Андрей еще раз приказал себе ждать. Только терпение, только бесконечное терпение... Никакой поспешности...
И вот мышь уже совсем рядом, до нее осталось всего пару шагов. Внутри у Андрея задрожало от предвкушения. «Только бы дотерпеть, только бы дождаться... - охваченный лихорадочным волнением, думал он. – Только бы не сорваться, не дернуться, не оступиться...» Он медленно-медленно сгруппировался и приготовился к прыжку, напряженный, как сжатая до отказа пружина...
Внезапно из находящихся справа кустов донесся негромкий шелест травы, и мышка, тут же сорвавшись с места, юркнула куда-то под корни. Андрей от неожиданности подскочил и всем телом резко развернулся туда, откуда послышался шум. Лапы его затряслись, не способные расслабиться после долгой сосредоточенности. Странно, но ожидаемого раздражения он почему-то не чувствовал, только бесконечное удивление. Ошарашенный, толком еще не пришедший в себя, он уставился в кусты, прислушиваясь к приближающемуся шороху шагов. Тот, кто шел сюда, очевидно, не слишком скрывался, и все-таки двигался достаточно тихо, чтобы невнимательный зверь пропустил его появление. Если бы не мышка, неопытный Андрей наверняка не придал бы значения этим тихим звукам.
Вот кусты легонько дернулись... и сквозь них ловко проскользнула матерая волчица. Выскочив на полянку, она рванулась было дальше, но тут на глаза ей попался Андрей, и она резко остановилась. Отскочив назад, она мгновенно приняла оборонительную позу и зарычала, оскалив белые клыки. Андрей, который почему-то не потерял способность соображать, неожиданно тонко подметил, что янтарные глаза волчицы сверкали яростью еще до того, как она его увидела. «Получается, когда она бежала сюда, она уже была рассержена... - успел подумать он. – А это значит, что... Что же это значит?»
Волчица, продолжая скалиться, стояла напротив Андрея. Роста она была небольшого, даже, скорее, маленького, но зато была крепкой и хорошо сложенной. Средняя по длине шерсть была светло-серого цвета, который на морде и лапах переходил в белый, а ближе к спине становился темным. Лапы волчицы были напряжены и крепко упирались в землю, загривок щетинился, хвост был гневно вскинут. «Так ведь это подруга вожака, альфа-самка! – ужаснулся Андрей. – Только вожаки так поднимают хвост! Да и молоком от нее пахнет, а ведь волчата бывают лишь у альфа-самки!» Он вздрогнул и отступил, прижимая уши к голове. Мышцы его стали судорожно сокращаться, стараясь заставить его покорно лечь на живот, подползти к волчице и умоляюще лизнуть ее в морду. Желание это, пришедшее из глубин сознания и порожденное инстинктом, было так велико, что он едва не послушался его. Голова Андрея вжалась в плечи, а хвост спрятался между задних лап. Он со стыдом осознал, что он эта сильная, уверенная в себе и просто-напросто идеальная матерая волчица видит сейчас перед собой нескладного волчонка-двухлетка, или, как еще таких называют, переярка, узкогрудого и длиннолапого, который ничто по сравнению с ней. Да, она меньше его, но рост ее в сочетании с телосложением только доказывает, что она взрослый и крепкий зверь, а Андрей – всего лишь детеныш-подросток. «А я еще выл, идиот! – обругал он себя. – Я вообще не должен был подавать голос на чужой территории! Сейчас она разорвет меня и будет права! Для этого-то сюда и примчалась, услышав мой вой!»
Видя, что нездешний переярок медлит с выражением покорности, волчица гневно рыкнула, напружинилась и одним прыжком перемахнула разделявшее их расстояние. Андрей пугливо метнулся в сторону, и зубы альфа-самки лязгнули на том самом месте, где только что был его бок. Моментально развернувшись, волчица снова кинулась к нему, но он поспешно пригнулся и отбежал на несколько шагов, виновато поскуливая. Движения его были неуверенными, лапы заплетались – Андрей с удвоенной силой почувствовал превосходство подруги вожака. Как он жалок по сравнению с ней!
Еще один стремительный бросок – Андрею пришлось перекатиться, чтобы спастись от острых клыков. Он видел, что волчице не нравятся его увиливания: по всем правилам он должен был позволить ей наказать себя, а не заставлять ее гоняться за ним по всей поляне. Это было расценено ею как открытое неповиновение, и она разъярилась еще больше. Ее прыжки становились все быстрее и быстрее, зубы щелкали с непередаваемой враждебностью. Андрей почему-то продолжал уворачиваться, хотя в его положении правильнее всего было остановиться и принять заслуженную кару. Он был не в силах приказать себе замереть: от одной только мысли, что сейчас в него вопьются клыки, лапы тотчас же комично взбрыкивали, увеличивая расстояние между ним и волчицей. Андрей всеми силами пытался показать противнице, что признает свою вину: держал голову низко-низко, даже ниже морды волчицы, умоляюще прижимал уши, шажки делал очень маленькие, чтобы уверить ее, что не издевается, а уклоняется по необходимости, но альфа-самка продолжала сердиться. Андрей даже начал бояться, что она не ограничится легкими укусами. Вдруг ей придет в голову прикончить наглого переярка? Он поспешно припомнил другого джеклондоновского персонажа – пса Бэка из повести «Зов предков». Во время драки тот всегда твердо стоял на лапах, зная, что, если он вдруг окажется на земле, его тут же загрызут. Малейшая оплошность – и вокруг него сомкнется кольцо врагов... У Андрея противница была только одна, но это не делало ее менее опасной. Будучи шустрой и юркой, она справится и в одиночку, сбив его с лап и мгновенно разорвав ему горло. Поэтому он не должен терять бдительности.
И вдруг Андрей взбунтовался. «Что я, член стаи, что ли? С чего это я обязан принимать наказание? Я совершенно посторонний волк, и она не имеет права обращаться со мною так, будто я ее подчиненный! Разумеется, я чужак, поэтому ее гнев можно понять, но нельзя же преследовать меня, как нашалившего волчонка! И вообще, даже если бы я был в стае, как самец я подчинялся бы исключительно вожаку, а не его волчице! Ей я лишь отдавал бы дань уважения!»
Рассердившись, Андрей перестал убегать от альфа-самки и встретил ее наскок грудью. Волчица, не ожидавшая этого, не успела правильно развернуть морду, и ее зубы только скользнули по шерсти Андрея. Тот восторжествовал и агрессивно нацелился укусить ее за плечо, но она вдруг резко отпрянула, а потом и вовсе отбежала на пару шагов. «Испугалась, значит! Недоумевает! – обрадовался Андрей. – Не привыкла к тому, чтобы ей не подчинялись!» Но, приглядевшись, он с удивлением заметил, что волчица смотрит на него косо, настороженно и всё облизывает губы, будто чувствует странный вкус. Ноздри ее раздуваются, жадно вдыхая запах Андрея и пытаясь разобраться в нем. Янтарные глаза щурятся, исподлобья наблюдая за незнакомым волком. «Как-то непонятно она себя ведет...» - успел подумать Андрей, а потом волчица неожиданно задрожала и съежилась. Она снова зарычала, но неуверенно и слабо, стараясь скрыть свой страх. Шерсть на ее загривке встала дыбом, голова вжалась в плечи, хвост слегка опустился. Вся ее напряженная поза говорила о том, что она не знает, чего ожидать от Андрея, а потому стоит так, чтобы можно было в любую секунду сорваться с места и удрать.
Превращение храброй альфа-самки в напуганную волчицу было таким неожиданным, что Андрей даже растерялся. Не чувствуя больше гнева, он поспешно попятился и отступил в тень деревьев, а затем резко развернулся и помчался прочь, решив не дожидаться того момента, когда волчица придет к выводу, что перед ней стоял всего лишь переярок, и вознамерится догнать его. Он бежал по своим собственным следам, еще свежим, оставленным им здесь самое большее полчаса назад. Желание дальше исследовать лес его покинуло: он был сбит с толку и немного испуган. Все, чего он хотел, – это вернуться назад, туда, откуда он начал путь. Направляемый своим отчетливым запахом и не отвлекающийся на поиск уже виденных ранее мест, Андрей быстро работал лапами и внимательно осматривал все, что могло быть убежищем для хищника, потому что не хотел, чтобы его снова застали врасплох. Принюхиваясь ко всем попадающимся запахам, Андрей чувствовал, как шерсть его приподнимается от ужаса: полянки, холмы и овражки были сплошь испещрены волчьими следами! Некоторые были давними, а некоторые ясно давали понять, что их оставили буквально пару дней назад. «Что было у меня с носом? Почему я ничего этого не унюхал? - трясся Андрей, ускоряя и без того быстрый бег. – Надо поскорее убраться отсюда, пока меня не засекли!»
Вскоре он снова оказался у ручья и, не слишком аккуратно утоптав траву, лег под деревом, о которое некоторое время назад опирался спиной, удерживая себя в вертикальном положении. «Волчица определенно меня испугалась, - подумал он. – Вернее, не меня, а моего запаха. В чем же причина? Неужели она поняла, что я... - Он растерянно осекся. – Кто я?»
По иронии судьбы этот вопрос пришел ему в голову только сейчас, хотя Андрей должен был задаться им в первую же секунду после пробуждения. Кто он: волк или человек? Андрей в замешательстве ткнулся носом в свой пушистый бок. Ответ был как будто очевиден, вот только осознать его было непросто. «Определенно, волк, - напряженно подумал Андрей. – Я выгляжу как волк, я чувствую себя волком, я реагирую на все так же, как отреагировал бы волк... Я пытался охотиться, я опознал в волчице альфа-самку, одно время я хотел извиниться перед ней тем же способом, какой используют члены волчьей стаи, меня потянуло укусить ее, хотя раньше мне вообще не приходилось кусаться... Я – волк. Но каким образом получилось так, что я стал волком? Такое попросту невозможно! Не бывает так, не бывает! - Но он перевел взгляд на вполне реальные передние лапы и обреченно зажмурился. – Ну хорошо, бывает. В одном случае из миллиарда. Но должна же быть какая-то причина! Если бы на моем месте оказался какой-нибудь наивный простачок, он наверняка решил бы, что провидение смилостивилось и исполнило мечту всей его жизни – сделало его волком. Но я-то не таков! Я прекрасно знаю, что такие желания никогда не сбываются! Вдобавок я не хотел стать волком настолько сильно. Я просто вздыхал, жалея, что это неосуществимо. А ведь обычно и у страстных мечтателей ничего не выходит! Они остаются теми, кем были! Это только в книгах все происходит по мановению волшебной палочки, жизнь же никогда не преподносит таких сюрпризов. Жесткий реализм – вот чего нужно придерживаться!»
Тут мысли Андрея потекли в ином ключе, и он так взволновался, что не смог больше лежать и быстро сел. «О какой ерунде я сейчас думаю! А ведь самый-то главный вопрос: надолго ли я стал волком? На ночь, на сутки, на неделю? Или, может, вообще навсегда?» От перспективы остаться зверем до самой смерти у Андрея тревожно заныло в животе. «Хотя смерть - то, наверное, наступит очень скоро, - уныло подумал он. – Стоит пару дней побродить по лесу – а идти больше некуда! – и волки, обнаружив мой запах на своей территории, начнут на меня охоту. А вести их будет, конечно же, альфа-самка, первой узнавшая о моем существовании и благополучно оправившаяся от испуга!»
Андрей вскочил и начал нервно расхаживать вдоль ручья, бросая косые взгляды на свое отражение в воде. Он чувствовал, что подобные мысли не только не успокаивают его, но и вгоняют в тоску, мрачно обрисовывая картины будущего. «Интересно, осталось ли во мне что-нибудь человеческое, кроме способности мыслить?» – без воодушевления подумал он.
И вдруг Андрей почувствовал легкую щекотку на кончике носа. Или даже не щекотку, а едва заметную пульсацию, от каждой вспышки которой по всей морде распространялись волны тепла, похожего на дуновение горячего ветра в жаркий день. Но если в знойный полдень, когда плавится асфальт и прячутся в тень собаки, ветер этот вызывает утомленный вздох, то сейчас он почему-то оказался желанным. Не из-за ночной прохлады, нет, а потому, что он нес живительное тепло, заставлявшее кровь быстрее мчаться по сосудам. И Андрей каким-то образом понял, что искорке этого тепла нужно распространиться по всему телу. Он не знал зачем, но что-то подсказывало ему, что так должно случиться.
Не успев додумать эту мысль до конца, Андрей неосознанно закрыл глаза и, полностью отдав себя во власть ощущениям, погрузился в восприятие пульсации кончика носа. Подсознательно желая сдвинуть этот участок чуть дальше, он инстинктивно шагнул вперед и сделал головой такое движение, будто хотел поднырнуть под какую-нибудь ветку, преграждающую дорогу. Его направляла мысль, что пульсация не удержится на кончике носа и по инерции проскользнет в голову. Что удивительно, предположение это, по природе своей наивное и даже несуразное, почему-то оказалось правдой: продолжая излучать волны тепла, искорка покинула свое местоположение и легко, воздушно поплыла вглубь Андрея. По дороге она расширялась, занимая собой всю ширину проходимого пространства. Она что-то изменяла в Андрее, вызывая непонятный зуд, но ничего определенного он почувствовать не мог, сосредоточившись на искорке. Когда она оказалась где-то за ушами, он низко опустил голову и изогнулся, помогая ей проскочить дальше. Нельзя было сказать, что она подчиняется его воле: она двигалась сама по себе, существуя отдельно от сознания Андрея, он же только направлял ее, осторожно меняя положение тела, чтобы она не сбилась с пути. Ассоциативное мышление, сильно у него развитое, вызывало у него ощущение, что он протискивается через узкое кольцо, на которое натянута тонкая ткань из какого-то огненного волокна, причем эта ткань не облепляет его, а проходит его насквозь, преобразовывая все, чего касается... Конечно же, на самом деле никакой ткани не существовало, сознание Андрея всего лишь преподносило ему в более понятной форме то, что невозможно было осмыслить.
Когда узкое кольцо достигло середины спины, Андрей, изогнувшийся немыслимым образом и опустивший голову низко-низко, почему-то открыл глаза и, посмотрев вниз, увидел свои волосы, свешивающиеся почти до земли, а также человеческие руки, пальцы которых неосознанно вцепились в землю. Однако задние лапы, как он чувствовал, еще не превратились в ноги. Боясь потерять контакт с пульсирующей искоркой, Андрей поспешно зажмурился снова и с отчаянной быстротой протолкнул себя сквозь воображаемое кольцо. По ногам прокатилась волна тепла, и он, ощутив, что все закончилось, с облегчением рухнул на влажную траву.
Несколько следующих секунд слились для Андрея в бесконечность. Он чувствовал себя почти так же, как и после превращения в волка: полное умиротворение, нежелание двигаться, единение с той землей, которой касается его щека и на которой распростерто его тело... Сейчас он любил весь мир. Напряжение, которое только что заставляло его мышцы деревенеть и парализовывало разум, исчезло, оставив после себя тяжесть в руках и ногах и холодные капельки пота на щеках. Прикрыв глаза, он расслабился и позволил себе ни о чем не думать.
Пару минут спустя Андрей перевернулся на спину и неохотно сел. По непонятной причине голова была ясной, а мысли не путались, хотя впору было ошеломленно моргать, вспоминая произошедшее. Андрей был на удивление спокоен. «Значит, я стал волком все-таки не навсегда, - отметил он. – И каким-то образом смог превратиться обратно. Причем по собственному желанию! Это интересно...» Андрей вспомнил свои панические мысли о том, что он может на всю жизнь остаться волком, и невольно улыбнулся: почему же он испугался так сильно, если раньше это было для него заветной мечтой? «Возможно, все произошло так неожиданно и оказалось таким... таким странным и непривычным, что я готов был отдать что угодно, чтобы снова стать тем, кем был с рождения, - подумал он. – Далеко не все, о чем втайне мечтаешь, на самом деле так же притягательно, как себе представляешь. Но в моем случае дело обстоит не совсем так, ведь правда? Я стал бояться только в самом конце, когда все осознал, а до этого мне было вполне комфортно. Не сказал бы, что мне не понравилось».
И вдруг в голову Андрею пришла шальная мысль: «Раз получилось превратиться из волка в человека, наверное, получится и в обратную сторону?» Он нервно облизал губы. Если подумать, это было логично. Вот только выйдет ли? «Но зачем я вообще в это лезу? – нахмурился Андрей. – Удалось стать человеком – и живи себе спокойно. Скорее всего, оно больше не повторится, поэтому можно забыть обо всем как о страшном сне. Ну произошло и произошло, зачем до причин-то докапываться? И, тем более, проводить какие-то эксперименты. Надо удовлетвориться тем, что я имею, а не рисковать снова, полагаясь на авось! Тоже мне, «раз получилось то-то, наверное, получится и то-то»! А если не получится? Или того хуже, в ту сторону превращусь, а обратно – ни в какую! Ну, вроде как лимит исчерпан. Тогда что?.. Черт, но надо ведь проверить! Не могу же я просто оставить этот вопрос невыясненным! Могу поспорить, я уже завтра потеряю терпение и пойду искать укромное местечко, чтобы превратиться. Не лучше ли сделать это сейчас, чтобы во всем разобраться сразу? Может, ничего и не произойдет».
Не веря в то, что он действительно это делает, Андрей прикрыл глаза, чтобы ничто его не отвлекало, и опять стал прислушиваться к своим ощущениям. Удивительно, но пульсирующая искорка нашарилась на кончике носа еще охотнее, чем в прошлый раз, и Андрей, опасаясь потерять ее, как можно скорее встал на четвереньки, чтобы принять более «волчью» позу. Несколько незначительных усилий мысли, подкрепленных инстинктивными движениями, – и искорка начала тот самый путь, который проделала несколько минут назад. Так как Андрей уже знал, чего ему ожидать, кроме теплой волны он смог почувствовать немало других вещей, которые при недавнем его превращении попросту блокировались шоком. Так, теперь он в полной мере ощущал, как вытягивается лицо, становясь волчьей мордой, как удлиняются или укорачиваются кости, вызывая едва заметный зуд, как со странной тянущей болью врастает в тело одежда, сменяясь мягким пушистым мехом, как маленький копчик вырастает в длинный хвост... Обоняние, зрение и слух обострились: запахи стали сильнее, цвета – четче, а звуки – громче. Превращение завершилось, и Андрея, ставшего волком, опять наполнили энергия и сила, неутомимость и азарт. «А теперь обратно в человека!» - торопливо подумал он и снова стал проскальзывать сквозь обтянутое огненной «тканью» «кольцо». Вышло еще быстрее, чем в предыдущие два раза: человеческий облик вернулся к нему буквально в четыре секунды, и то только потому, что Андрей сдерживал себя.
Все, что Андрей планировал, получилось, и, казалось бы, на этом можно было и успокоиться, но его охватило необычайное волнение. «Нет, еще раз!» - с решимостью подумал он и превратился опять: вначале в волка, а потом обратно в человека. Тело уже запомнило, что ему нужно делать, поэтому Андрею не приходилось контролировать свои движения разумом. Все выходило само собой, за несколько попыток став таким же естественным, как дыхание. Все, что он делал, – это отыскивал искорку и словно бы бросался в нее с головой, а остальное выходило само. Андрея перестали волновать такие глупости, как боязнь не вернуться в человеческое тело или застрять на промежуточной стадии – между волком и человеком. Эти страхи были нелепыми и необоснованными; теперь он почему-то доверял своему телу больше, чем раньше, и это уже не казалось неестественным. Ошибка не произойдет – это все, что требовалось знать.
На секунду остановившись, Андрей замер, почему-то не удовлетворенный собой. «Да нет же, нужно еще быстрее!» - промелькнула в мозгу непонятная, словно бы чужая мысль. Казалось бы, куда уж быстрее? Да и нужно ли? Но Андреем уже овладело знакомое нетерпение, с недавних пор с особым усердием толкавшее его на необдуманные поступки. Хотя кто знает, может быть, поступки эти уже обдуманы, но не Андреем и даже не тем человеком, благодаря которому он обрел способность превращаться (если такой вообще существовал), а древним инстинктом – мудрой силой, которая давным-давно все предусмотрела. Возможно, именно он, инстинкт, заставил Андрея особым образом сгруппироваться, нашарить заветную искорку – и прямо на земле быстро перекувырнуться через голову, почувствовав, как тело, протаскиваемое сквозь «кольцо», на миг загорается жаром. На этот раз превращение, выполняемое уже в шестой раз за последние несколько минут, произошло почти мгновенно. Ощущения были немного другими: тело преобразовывалось не постепенно, от головы до хвоста, а как будто все сразу. Во всяком случае, так ему казалось. Отдельные изменения вычленить было просто невозможно, так стремительно все случилось. У Андрея даже сбилось дыхание, когда он, ошеломленный столькими одновременными действиями, вышел из кувырка в волчьем обличье. И вновь с ним все оказалось в порядке: никаких странностей в телосложении, никаких островков без шерсти, никаких человеческих конечностей. «Здорово», - оценил Андрей. Ему понравилось, что всё в этом новом способе оказалось на высшем уровне. И быстро, и слаженно, и без лишних усилий.
Андрей кивнул самому себе и примерился к следующему кувырку. Для волчьего тела проделать такую штуку было проблематично, но он упростил себе задачу: просто перекатился, используя тот прием, который освоил при улепетывании от волчицы. Фактически это был тот же кувырок, но проделанный боком, а не через голову.
Все снова вышло просто прекрасно, и Андрей, очень довольный собой, уселся на траву у подножья большого валуна, который находился буквально в двух шагах от ручья. Его переполняло лихорадочное возбуждение. «Я смог, я все-таки смог это сделать – подчинить себе ту неприятность... нет, странность, что на меня свалилась! – с восторгом думал он. – Я еще даже не понял, в чем причина случившегося, но уже разобрался, как можно этим пользоваться. Поразительно! И, главное, все получилось как бы само собой! Я ведь толком и не раздумывал о том, как и почему происходит превращение, и даже представления не имел, что такая вещь возможна, но догадался, что нужно делать. Знание само зародилось во мне. Но превращение... Это было просто восхитительно. Этот быстрый кувырок, этот жар... Ничего подобного я еще не испытывал. И все было так... согласованно. – Андрей задумчиво нахмурился. – Нет, то, что случилось сегодня, - не просто совпадение каких-то событий. Я стал другим. Я уже не обычный мальчишка, я кто-то другой. Не человек, но и не волк. Я кто-то, у кого нет постоянного облика, кто-то, кто может менять его в зависимости от обстоятельств. Оборотень?»
Волнение Андрея возросло, и он, вскочив, пересел на вершину валуна, как будто это должно было помочь ему собраться с мыслями.
«Вполне возможно, что оборотень, - подумал он, упорно сдерживая рвущееся наружу детское ликование. – Чего только не бывает в этом мире! Но одного не пойму: как все это... ну, осуществилось? Разве что-то произойдет безо всякого повода? Я еще с химии помню, что ничто не берется из ничего и ничто не исчезает бесследно. Значит, причина проявления волчьей сущности все-таки есть. Не могла же она просто захотеть – и возникнуть!»
Сидеть на валуне оказалось холодно, и Андрей сполз обратно на землю. И вдруг он уцепился за ту мысль, которая только что возникла в его голове. «Погодите-ка, я подумал: причина проявления волчьей сущности. Проявления. А может, эта сущность и в самом деле не возникла, а проявилась? Может, она всегда во мне была? Конечно, это довольно странно – прожить целых шестнадцать лет и только тогда осознать, что внутри тебя таится что-то непонятное, но эта версия не так уж сомнительна, как другие. Все сразу становится на свои места. А во мне эта волчья сущность оказалась потому... потому... потому, что я какая-нибудь жертва радиации? – Андрей нервно усмехнулся. – А что, вполне может быть. Я мутировал и стал наполовину волком... Хотя нет, глупости! Слишком уж хорошо все во мне устроено. Если бы дело было в мутации, то я, скорее, был бы полуволком буквально: обросший шерстью, клыкастый, хвостатый... Нет, пожалуй, я зря решил, что всему виной радиация. Наверное, частичка волка есть во всех людях, просто проявиться может не в каждом. Уж не знаю, по какой причине. А может, наоборот, я тот единственный, в ком она проявилась. Например, до рождения у меня произошло какое-нибудь нарушение в ДНК. Мало ли существует вещей, не известных науке? Значит, так, - подумал Андрей, ощутив прилив решительности, - задача номер один – осторожненько выяснить, не живут ли поблизости другие оборотни, и если да, то выспросить у них все подробности о том, кто мы вообще такие».
Андрей взволнованно вскочил и принялся нетерпеливо мерить шагами берег ручья. «Вот только скоро ли я вычислю оборотней? Может, тут таких и вовсе нет, а вопросов целая куча накопилась! Думаю, если я хорошенько поразмыслю, то и сам смогу все понять. До сих пор у меня здорово получалось. Итак, если волчья сущность проявляется, то по какой причине это случилось именно сегодня, а не вчера или завтра? С чего ей вообще давать о себе знать, когда она долгое время преспокойно спала? Ну и оставалась бы внутри до самой моей смерти... Должны же эти внезапные изменения от чего-то зависеть! От времени года, от отдаленности планеты до Солнца, от фазы луны... - Андрей машинально поднял глаза к небу и тут же помотал головой. – Да нет, какое там, до полнолуния еще далеко. Или дело в том, что луна сейчас находится в каких-нибудь... Близнецах? Льве?.. Тьфу ты, муть какая-то. Нет, все это тут совершенно ни при чем. Должно быть другое объяснение, более естественное, а не эта ерунда. С луной я бы еще согласился, раз мой второй облик – волк, но она сегодня не полная, а убывающая, поэтому связи я здесь не вижу».
Андрей в задумчивости остановился. Ему казалось, что ответ рядом, но найти его никак не получалось. Причем ответ этот, вероятно, был очень простым, но тем сложнее было понять, в какой области искать его.
И тут Андрея, что называется, осенило. Вспомнились все его головные боли, обмороки, постоянное беспричинное раздражение... Все это смахивало на банальный переходный возраст, и, кстати сказать, мама Андрея объясняла скачки его настроения именно двумя этими словами. Он злился и бурчал, что уже давным-давно «перешел» и что с ним все в порядке, но Марина Викторовна на это только понимающе кивала и невозмутимо соглашалась: «Конечно-конечно!» Как водится, такая полуулыбка, такой хитроватый прищур, такие небрежные слова выводят еще больше. Гнев заполняет грудь настолько, что та готова в любой момент взорваться. И именно поэтому – из-за той силы, с которой Андрей сердился, – выражение «переходный возраст» так глубоко врезалось в его память. Если бы он воспринимал его равнодушно, то никогда не вспомнил бы о нем в такой момент, как сейчас...
Андрей сосредоточился и стал собирать кусочки-факты воедино, стараясь не торопиться, чтобы ничего не упустить. «Итак, в последние дни у меня было плохое настроение и самочувствие. Скорее всего, потому, что мое тело перестраивалось. Кости готовились к тому, что через некоторое время им понадобится видоизменяться; органы, допустим, покрывались какой-нибудь защитной тканью, чтобы не пострадать, пока я буду превращаться; с мышцами происходило что-нибудь вроде увеличения эластичности... Они не могли просто взять и сразу же преобразоваться в волчьи. Почему не могли – другой вопрос, но это и не важно, главное, что им нужны были время и подготовка. И мне очень повезло, что все происходило постепенно, потому что я просто умер бы на месте, если бы лишь за несколько минут испытал силу той боли, которая в моем случае была разбита на три дня и то причиняла мне ужасную боль... Ну а самые важные органы – сердце и глаза – стали укрепляться прямо перед превращением. Это вполне понятно. Вот только почему я тогда опять почувствовал головную боль, хотя она мучила меня уже довольно долгое время? Мозг уже давно должен был измениться, если учесть то, как настойчиво его «обрабатывали». И еще очень интересно, почему со всеми остальными органами проблемы решились заранее. Вообще-то, они все необходимы – взять хотя бы легкие, – а не только сердце и глаза. И, кстати, без зрения можно спокойно прожить. Наверное, я немного ошибся: в самый последний момент подготавливались не важные, а наиболее сложно устроенные органы. Тогда все вопросы отпадают. Короче говоря, если я все правильно понял, у оборотней тоже существует совершеннолетие. Они могут начать превращаться только тогда, когда достигнут определенного возраста, а до этого живут жизнью людей».
Тут Андрей сообразил еще кое-что. «Ага, кажется, я начинаю понимать странное поведение Умника! Похоже, мой запах тоже постепенно изменялся, ведь я из человека становился оборотнем. А так как и волчица поняла, что я какой-то не такой зверь, то можно с уверенностью сказать, что я не пахну ни человеком, ни волком. Возможно, и тем, и этим одновременно. Значит, перепутать его с запахом других существ невозможно... Точно, именно так я и определю, живут ли поблизости оборотни! Нужно будет тщательно обследовать деревню и лес – ну, или хотя бы его часть. Ни за что не поверю, что оборотень не удирает иногда в более спокойное место, чтобы побыть волком!»
И лишь сейчас Андрей всерьез задумался о том, как ему действовать дальше. Он перестал быть человеком, он оказался оборотнем – что ему с этим делать? Этой ночью его жизнь просто-напросто перевернулась с ног на голову, и он понятия не имел, как к этому приспособиться. Для начала следовало решить, останется ли все произошедшее его тайной. «Разумеется, останется, – кивнул Андрей самому себе, задумчиво покусывая нижнюю губу. – Если я обо всем расскажу, начнется неизвестно что и покоя не будет ни мне, ни другим. Нет уж, пусть лучше никто ни о чем не знает. Даже друзья, даже мама с папой, даже Саша – по крайней мере, пока. Вначале нужно во всем разобраться самому, а потом уже думать, кому раскрыть секрет. И раскрыть ли вообще... Оборотничество – дело тонкое, и далеко не каждый способен правильно отреагировать на новость, что оно существует. Значит, на ближайшее время план такой: начать разбираться с тем, какие новые качества я в себе не доглядел, и хорошенько их исследовать, а также начать поиск других оборотней».
Андрей невольно улыбнулся, так решительна была эта его мысль. Он вдруг почувствовал, что действительно изменился: стал собраннее, увереннее, сообразительнее... Быть может, еще и взрослее? Он не знал. Но одно ему было ясно: то, что с ним произошло, вовсе не причинило ему вреда. Наоборот, оно сразу, с самого-самого первого момента, начало помогать ему. Андрей ощущал в себе что-то новое, незнакомое, и оно ему нравилось, пусть он пока и не мог определить, какие же перемены оно должно принести. Да, жизнь куда-то круто сворачивала, но ничто не обещало, что там, впереди, с ним случится что-то плохое. Возможно, его ожидает только хорошее. А раз так, то стоит собраться с силами и уверенно пойти навстречу судьбе. Удачлив ли будет он, неудачлив ли – разве есть смысл рассуждать об этом? Пусть его влечет туда, туда устремляется течение, и рано или поздно его вынесет куда нужно.
Андрей улыбнулся шире и, не чувствуя больше колебаний, зашагал домой. Узенький ручей влился в русло широкой реки и позволил ей себя направлять, отдавшись в умелые руки судьбы.
***
Жизнь Андрея кардинально изменилась. Или нет, правильнее будет сказать, что изменился взгляд Андрея на жизнь. Раньше он был зауряднейшим человеком без особых талантов и выдающихся душевных качеств – словом, одним из большинства, – теперь же стал... стал кем-то! Раньше его частенько в чем-нибудь превосходили, теперь же он и сам был на что-то способен. Раньше он существовал в спокойном и привычном, но достаточно скучном сером мире, теперь же вокруг заполыхали яркие краски, радужное сияние которых легко перекрывало тусклую обыденность. Андрей давно смирился с тем, что главную роль в его жизнь играет неуверенность в себе, а также с тем, что именно эта неуверенность диктует ему свои правила, но оказалось, что он может – и легко может! – ее преодолеть. Он и не подозревал, что решительность была присуща ему с самого рождения. Все это время у нее просто не было возможности проявиться, а иначе она давно напомнила бы о себе. У Андрея словно открылись глаза: он вовсе не был хуже других, он тоже был личностью, достойной уважения, и поэтому у него не было никаких причин продолжать в себе сомневаться. Тем более что теперь он действительно кое-что мог! И ему было не важно, что об этом никто не знал, самое главное заключалось в том, что это было известно ему самому.
Андрей ощутил себя совсем другим человеком. Взгляд его стал ясным и открытым, плечи гордо распрямились, а в груди поселилось радостное спокойствие, твердо уверенное в том, что здесь ему самое место. Раздражение, терзавшее его последние несколько дней, бесследно исчезло, и теперь слова и действия окружающих вызывали в нем не гнев, а какое-то неконтролируемое ликование, заставлявшее его улыбаться всему происходящему. На чье-нибудь недовольное ворчание Андрей отвечал понимающим смешком, хотя еще день назад завелся бы с пол-оборота, а сердитые выпады ловко встречал простой, но невероятно меткой фразой, настолько забавной, что спустя мгновение все присутствующие, включая злившегося человека, уже хохотали над нелепостью ситуации, Андрей же улыбался сдержанной, немного смущенной улыбкой. Он и сам не понимал, как у него получалось так быстро нашаривать нужные слова. Похоже, в нем действительно кое-что переменилось: теперь он относился к жизни намного проще и веселее. И ему пока не было известно, что такая манера поведения – быть спокойным, уверенным, слегка улыбающимся – очень шла ему и делала его гораздо взрослее...
Через пару дней после ночного происшествия Андрей обнаружил, что всю свою жизнь он лишь смотрел на людей, которые его окружали, а нужно было всматриваться в них. И сейчас своим новым, очень внимательным взглядом он лишь за несколько мгновений мог проникнуть за неприступную, заботливо и кропотливо воздвигнутую стену, которая ранее успешно оберегала ранимую душу хозяина. Андрей быстро научился слышать не слова, а то, что за ними скрывалось, видеть не поступки, а их предпосылки. Это выходило у него просто, естественно и без малейших усилий: он просто заглядывал в глаза человеку и тут же понимал, безмятежен ли тот, зол ли, расстроен ли... Чужая душа словно распахивала перед ним свои двери. Андрей предполагал, что его невероятная проницательность – заслуга волчьей сущности. Волки невероятно быстро понимают, друг перед ними или враг, свой или чужой, лизнуть ли его в знак приветствия или молниеносным броском разорвать горло, не дожидаясь, пока тот сделает это с ним... Это у них в крови. Конечно же, иногда они все-таки ошибаются, от этого ведь никто не застрахован, но может ли, например, замерзший, смертельно уставший, раненый, наконец, зверь сразу понять, что человек, нависший над ним, хочет ему помочь? Притупившиеся чувства теряют способность оценивать происходящее, и, как следствие, у волка остается только инстинкт самосохранения, побуждающий его давать отпор любому приближающемуся существу. Нельзя ожидать от него большего. Да, волкам тоже не удается избежать недоразумений, но это случается достаточно редко. Чаще они понимают все правильно.
Окружающие хоть и не обладали такой же проницательностью, что и Андрей, но не могли не заметить, что он сильно изменился. Больше всех к нему приставал его друг Дёмка, приземистый круглолицый парень. Что странно, он пользовался успехом у девушек, хотя был обладателем курчавых огненно-рыжих волос и россыпи веснушек на носу и щеках. Короче говоря, внешность имел далекую от идеала. «Зато я яркий и запоминающийся!» - немедленно вставлял Дёмка, стоило кому-нибудь затронуть эту тему. А Андрей мысленно добавлял, посмеиваясь: «А еще болтливый и самолюбивый!» Но неординарный Дёмка ему нравился: более интересного (и разговорчивого!) собеседника просто не могло существовать. Возможно, этим он и привлекал людей.
- Что-то же произошло, правда, раз ты вдруг стал таким улыбчивым? - зудел Дёмка. – Можешь не отпираться, у меня поразительное чутье на вранье! Признавайся, что там с тобой случилось? И, главное, случилось так, что я об этом еще не слышал!
- Я обрел смысл жизни, - усмехался в ответ Андрей.
- И он состоит в том, чтобы терзать мое бедное любопытство? Ну да ладно, можешь ничего не говорить, я и так знаю! Тут одно из двух: или тебя все-таки лягнула одна из придурочных конюшенных лошадей, около которых ты постоянно ошиваешься...
- А по шее? – мгновенно прищурился Андрей.
- ...или волк, с которого ты делал набросок, внезапно посмотрел на рисунок и похвалил: «Молодец, Андрюха, я прям-таки как живой получился!» - закончил Дёмка. – Ну что, я угадал?
Все это касалось обычной, человеческой жизни Андрея. Но теперь у него появилась и другая, волчья, которая была для него не менее важна. Вторая сущность стала его неотделимой частью, и он уже и представить себе не мог, что когда-то был не способен превращаться в волка. Теперь для него было привычным делом при любом удобном случае устремляться в лес, чтобы там, сменив облик, подолгу бродить по звериным тропам, жадно втягивая носом воздух, наполненный множеством запахов. Подустав, он устраивался под каким-нибудь деревом или кустом и продолжительное время лежал неподвижно, чутко прислушиваясь к разнообразным лесным звукам, которые издавала копошившаяся повсюду живность. Ветер легонько трепал его длинную пепельно-черную шерсть, ероша ее своими прохладными невесомыми прикосновениями; нежно шелестела трава, пробуждая внутри приятное умиротворенное чувство; солнечные лучи, ненавязчиво пробивавшиеся сквозь ветки, мягко ложились на прогретую землю... Андрей дышал полной грудью, временами прикрывая глаза, и в его душе уютно возилось спокойствие, которого ему иногда так не хватало. Он нашел его здесь, в лесу, и нашел именно с помощью своего второго «я». У него не возникало сомнений, что, не будь он теперь наполовину волком, ему никогда бы не удалось отыскать это удивительное спокойствие. А все потому, что оно возникало из ощущения единения с окружающим миром, которого для прежнего Андрея просто невозможно было добиться. Только в облике волка он был способен в полной мере почувствовать, что является частью всего, что живет и дышит вокруг него...
А еще Андрей часто думал о том, как же хорошо, что произошло такое удивительное совпадение: его с самого детства непреодолимо тянуло к волкам, а впоследствии оказалось, что в нем самом есть многое (и даже больше, чем просто многое) от этих красивых сильных животных. Неужели причина заключалась лишь в его невероятном везении? «А может, все намного проще? – размышлял Андрей. – Может, по-настоящему любить волков умеет только тот, кто сам в глубине души волк, пусть пока и не осознает этого?» Наверное, не пристрастие к ним, соединившееся с необычными генами, было толчком к проявлению волчьей сущности, а наоборот, сама сущность объясняла возникновение пристрастия...
Но пока на его мысленные вопросы не было ответа, поэтому он предпочитал думать над тем, в чем мог разобраться. Например, после той судьбоносной ночи его очень интересовало, перед каждым ли превращением его желудок будет исторгать из себя все, что в нем находится. В конце концов, организм полностью перестраивается, разве нет? Почему бы не предположить, что он просто не может принять чужеродную пищу? Однако ничего подобного с Андреем больше не произошло, так что ему пришлось остановиться на мысли, что тошнота характерна лишь для первого превращения. «Да и вообще, если бы я оказался прав, то тело должно было бы опорожнять не только желудок, но и многие другие... кхм... органы. Так что этот вариант совсем не подходит», - пришел к выводу он.
Но что Андрея действительно поражало, так это то, что каждый раз, когда он менял облик, его одежда просто-напросто врастала в кожу, вместо того чтобы спасть с волчьего тела. Это казалось неправильным и нелогичным, особенно после всех открытий, которые сделал Андрей, обдумывая свое нынешнее положение. Открытия эти, вроде переходного возраста оборотней или вовсе не удивительных причин проявления волчьей сущности, были совершенно естественны и не противоречили законам природы. Их запросто можно было объяснить, углубившись в детальное изучение биологии. Но одежда!.. Вот это уже и правда смахивало на отрывок из фантастического романа! В надежде разобраться в этом Андрей, превращаясь в волка, неоднократно прислушивался к своим ощущениям, вот только ему не удавалось почувствовать ничего особенного. Лишь легкий зуд, лишь тянущие покалывания, но не больше. Не было ничего, что прояснило бы ситуацию. Каждый раз одежда неизменно сливалась с его кожей, и вместо нее так же неизменно появлялась густая волчья шерсть. Андрей был сбит с толку и немного разочарован: оказывается, что-то невозможное, нереальное, не имеющее право на существование все-таки сумело каким-то образом пробраться в его жизнь.
Со временем поднабравшийся опыта Андрей немного разобрался с этой несуразностью. Если он и не отыскал правильного ответа на свой вопрос, то, по крайней мере, убедил себя, что его предположение справедливо. «Волки защищают себя от холода мехом, а у людей такой возможности нет, поэтому они используют что-то, что может заменить его, - думал он. – Одежда, возможно, воспринимается как неотъемлемая часть меня, потому-то она и оказывается вросшей в тело, а потом компенсируется шерстью. Да, наверное, так, хотя это тоже звучит странновато. Или такой вариант: она врастает в целях безопасности, чтобы человек, превратившийся в волка во время, допустим, какого-нибудь страшного, несущего смерть события или стихийного бедствия, не оказался совершенно беспомощен, из-за того что его лапы застряли в чересчур узких джинсах, полностью его обездвижив. Он хотел спастись, пользуясь волчьим телом, а вместо этого лишь приблизил печальный конец. Просто не представляю, каким образом я выпутывался бы из одежды! Разве что раздевался бы перед превращением. Но тогда возникло бы немало других ситуаций, куда более нелепых: что бы я делал, если бы мне пришлось срочно стать человеком, – и вовсе не в том месте, где осталась одежда? Да, забавно! Нет уж, я даже рад, что ошибся в своих предположениях. Лучше пусть что-то будет мне непонятно, чем я получу дополнительные проблемы».
С каждым днем Андрей узнавал о себе все больше и больше любопытного. Например, однажды, когда он в обличии волка бегал по лесу, его передняя лапа зацепилась за сучок и поранилась. Превратившись в человека, он с удивлением обнаружил, что не только заполучил глубокую царапину на предплечье, но и прорвал рукав джинсовой куртки, что до этого вросла в его кожу вместе с остальной одеждой. Значит, сучок рассек его куртку одновременно со шкурой, с которой та слилась в единое целое. Это доказывало, что одежда действительно становится шерстью, а не пропадает неведомо куда, пока он находится в теле волка. Рану аккуратно перевязали, а на следующий день выяснилось, что бинты, равно как и одежда, надетая поверх них, остаются на теле даже после превращения в волка, разве что их натяжение немного меняется – из-за разного размера руки и лапы. Скорее всего, причиной этому было то, что бинты попросту не могли врасти в тело, когда под ними была открытая рана. Иначе случилось бы так, что незажившая царапина оказалась бы под кожей; неизвестно, к каким последствиям это привело бы. По всей видимости, организм прекрасно знал, как на что ему следует реагировать, поэтому Андрей при всем своем желании не смог бы выявить ничего непредусмотренного.
Зрение, слух и обоняние у Андрея-человека остались прежними, они не обострились после проявления волчьей сущности, так что он лишь тогда хорошо видел, слышал и чуял, когда обрастал шерстью и становился на четыре лапы, а в остальное время его органы чувств ничем не отличались от органов чувств других людей. Оно и понятно: он же был в теле человека! Однако теперь Андрей стал более внимательно относиться к доступным ему картинам, звукам и запахам, потому что, сделавшись наполовину волком, он понял: они откроют ему больше, чем слова. Животные-то говорить не умеют, но тем не менее они хорошо разбираются в том, что происходит вокруг, хотя не имеют возможности обменяться друг с другом впечатлениями или словами описать надвигающуюся опасность. Окружающий мир подсказывает им все, что нужно, а если этого недостаточно, то наблюдательность помогает разглядеть в тех, кто рядом, признаки того или иного чувства. И все это – не обменявшись ни единым словом, только звуками! У Андрея эта особенность проявилась и в человеческой жизни. Самое интересное, что он стал реагировать на многие вещи так, как это делали животные. Уловив враждебные или неестественные интонации в голове собеседника, Андрей тут же настораживался, неосознанно готовясь дать отпор; живым существам хорошо известно, что чужая неискренность часто несет им боль. То же самое относилось к напряженной позе, торопливым резким движениям, странному выражению лица... Андрей приобрел просто-напросто звериное чутье на ложь, и оно впоследствии очень ему помогло.
Вот так и получилось, что, имея в человеческом облике самые что ни на есть человеческие органы чувств, Андрей стал уделять витающим в воздухе подсказкам так много внимания, что у него появилось такое ощущение, будто эти самые человеческие органы чувств все-таки изменились к лучшему. Если бы ему, допустим, завязали глаза, то он по услышанным звукам смог бы уверенно рассказать, что происходит вокруг. Вдобавок у него развилось настолько чувствительное обоняние, что сильные неприятные запахи теперь вызывали у него крайне негативные эмоции, хотя раньше он запросто мог заставить себя потерпеть их. Например, учуяв «аромат» сигарет, Андрей морщился, как зверь, задерживал дыхание и быстро сглатывал, подавляя желание закашляться, а ведь еще совсем недавно сам баловался ими... Ну мальчишка он, что тут поделать.
С животными у Андрея сложились довольно странные отношения. Проанализировав поведение Умника и волчицы, он посчитал, что они всего лишь испугались его незнакомого запаха, и пришел к выводу, что первое время все звери будут от него шарахаться – до тех пор, пока не привыкнут. Однако несколько дней спустя он обнаружил, что их отношение к нему ничуть не меняется и они продолжают его сторониться. Правда, вскоре он понял, что поспешил назвать это страхом: животные вовсе не боялись его, они только робели в его присутствии. Соседские псы, подобно Умнику любившие ластиться к Андрею (они тонко чувствовали его расположение к ним), теперь лишь переминались в стороне с лапы на лапу и смущенно поводили ушами, будто извиняясь за то, что они тратят его время. Он, удивленно смеясь, подзывал их с дружелюбной улыбкой, и они начинали вести себя немножко свободнее, но в их движениях все-таки была заметна неуверенность, свойственная тем, кому приходится общаться на равных с существом выше по рангу. Псы всеми силами пытались раскрепоститься, но это получалось у них из рук вон плохо, потому что их волю в железных тисках удерживала мысль: нужно обязательно показать Андрею, что они уважают его и подчиняются ему. Да, нужно, очень нужно, прямо-таки необходимо, ведь так говорит инстинкт! И они не очень-то задумывались над тем, почему же у них вдруг появилась потребность признать Андрея главным, хотя буквально вчера он был для них просто одним из тех людей, с кем можно было весело повозиться в траве. Товарищ по играм незаметно отдалился от них и растворился в прошлом, а вместо него проступил кто-то другой – тот, кого надо было слушаться. И они слушались, ничуть не удивляясь своим ощущениям.
Да и остальные животные начали считать Андрея безоговорочным лидером. Кошка его матери, на всю деревню славившаяся своей редкостной бесцеремонностью, на его коленях сразу становилась настороженно-смирной; драчливые петухи в его присутствии мгновенно переставали долбить друг друга клювами; горячие независимые скакуны покорно позволяли ему взяться за повод, спокойные же лошади гордо выпрямлялись, словно польщенные его вниманием. Все это не могло не наводить на определенные мысли. Вот только в какую форму Андрею следовало их облечь? У него уже появились некоторые предположения, но это были лишь бесформенные обрывки, из которых пока не получалось составить общую картину. Однако вскоре произошло событие, которое прояснило многое из того, что было ему непонятно.
Как уже говорилось ранее, вдоль леса шла проселочная дорога, которая не сворачивая вела в соседнюю деревню. Если же двинуться по соединяющейся с ней дороге не вперед, а влево, по-прежнему придерживаясь опушки, то можно было увидеть несколько домов, построенных чуть в стороне от деревни. Первым среди них был дом Павла – того самого, который был хозяином Умника, – а дальше располагалось еще три. Между ними было довольно свободного пространства; все они стояли задней стеной к лесу, и деревья вплотную подступали к их заборам, а вот двери домов, равно как и окна передней стены, выходили на дорогу. В день, когда произошло это событие, Андрей-волк бродил по опушке леса недалеко от них...
Тут необходимо добавить, что Андрей вообще предпочитал держаться на расстоянии от того обрыва, с которого он спустился в первую ночь превращения и за которым в результате столкнулся с волчицей. Он не решался попадаться стае на глаза, а потому старался не ходить в те места, где чувствовался недавний волчий запах. Андрей был слишком умен, чтобы соваться на их территорию. Как-то они встретят чужака? Конечно, можно было надеяться, что они отреагируют на его появление так же, как и альфа-самка, но было бы ужасной глупостью это проверять. Андрей считал, что избегать стаю намного благоразумнее.
Итак, в тот день он, обернувшись волком, не спеша прогуливался рядом с этими отдельными домами, принюхиваясь к свежим лесным запахам. Его внимание привлекли какие-то сердитые крики, и он, заинтересовавшись, подобрался ближе к источнику звука. Оказалось, проезжавший мимо трактор задел угол хлипкого забора одного из домов – ближайшего к дому Павла, – и забор немедленно обрушился, причем как спереди, так и сбоку. И там, и там – метра по два-три, не меньше. Хозяйка – немолодая полноватая женщина, тетя Люба, – ругала незадачливого водителя на чем свет стоит, воинственно размахивая руками. Андрей сдержанно фыркнул от смеха: в образовавшейся огромной бреши показались куры тети Любы и стали с любопытством оглядывать невесть откуда взявшееся открытое пространство, постепенно покидая двор и начиная разбредаться в разные стороны. Пес Тимур, который теоретически должен был им помешать, продолжал лениво валяться у дома, вытянув длинные угольно-черные лапы. Какое ему было дело до всего, что тут происходило?
По высокой некошеной траве волной прокатился ветер, и Андрей вдруг обнаружил, что в одном месте, ближе к лесу, стебли ворохнулись иначе, чем остальные, не подчиняясь общему правилу. Как будто их задело какое-то живое существо... Андрей удивленно шевельнул ушами и втянул носом воздух. К сожалению, оказалось, что ветер относит запах в сторону забора, так что учуять его не представлялось возможным. Вот опять какое-то шевеление, сопровождающееся негромким шуршанием травы... Напрягая слух, Андрей невольно подался вперед и впился взглядом в загадочный участок. Его тревожило какое-то неясное чувство, мешавшее легкомысленно предположить, что на самом деле рядом просто возится небольшой зверек. Недавно пробудившийся инстинкт подсказывал ему, что сейчас нужно быть предельно внимательным. Чем скорее он выяснит, что же это за животное, тем будет лучше. Желательно, чтобы это произошло до того, как тетя Люба и тракторист заподозрят неладное. Вдруг этот зверь опасен для них?
По-прежнему таясь в высокой траве, существо медленно двинулось по направлению к прорехе в заборе. Андрей оставался для него невидимым, потому что предусмотрительно спрятался в разросшихся кустах, что находились прямо напротив пролома в заборе – метрах в пяти от него. Были хорошо видны и куры, разгуливавшие по вытоптанной полянке, и Тимур во дворе, возлежавший в прохладной тени дома, и даже каждое движение двух людей, спорящих перед трактором, – не разглядеть было только неведомое животное, которое тем временем все ближе подбиралось к забору.
Тут Андрей в который раз убедился, что этим миром правит Ее Величество Неожиданность. В то время как и спереди, и сзади, и справа непонятный зверь был спрятан надежной стеной густой травы, каким-то образом случилось так, что слева стена эта внезапно расступилась, стебельки стали реже – именно с той стороны, которая так хорошо просматривалась Андреем! Он увидел – и в недоумении склонил голову набок, пораженно щуря зеленые глаза.
Невероятно, но это был волк – бледно-серый, с черными ушами и темноватым хвостом. Или, скорее, еще волчонок: судя по всему, ему было года полтора, не больше. Он был довольно нескладным: узкая грудь, чересчур длинные худые лапы, впалый живот... «Чего он такой тощий-то? На дворе лето – лучшее время для охоты! – недоумевал Андрей. – Одно из двух: или это бродячий волк, который не может сам себя прокормить, или к общей добыче стаи его подпускают в самую последнюю очередь». Взгляд Андрея наткнулся на великоватые уши, оттрепанные старшими за провинности, на следы от клыков на боках, на всклокоченную шерсть, на общую «помятость» – и он понял, что этого волчонка-подростка действительно не очень уважают.
Тут Андрей проследил траекторию его движения, а также направление немигающего взгляда, и стало ясно, что целью волка является одна из кур.
Неожиданно в груди Андрея начала зарождаться ярость; верхняя губа медленно поползла вверх, обнажая острые, ни разу еще не пущенные в ход клыки, глаза сощурились в узенькие щелочки, плечи напряглись и задрожали в предвкушении быстрого, мощного прыжка вперед... «Ты что, совсем придурок, что ли, – соваться к человеческому жилью? – мысленно рявкнул он на подростка, едва сдерживаясь, чтобы не зарычать. – У тебя что, в голове перемкнуло? Нельзя этого делать, нельзя, ясно тебе?! Прибьют же на месте, даже пожить толком не успеешь! Мотай отсюда, и побыстрее, понял меня?!»
Как будто непутевый волчок мог слышать его мысли! Он как крался, так и продолжал красться, не подозревая, что совсем рядом, за кустами, его ругает последними словами человек в волчьем облике, слишком хорошо понимавший нелепость и глупость всего происходящего...
«Нет, ну точно – придурок! – еще пуще разозлился Андрей, сверля волка-подростка яростным взглядом. Бедняга заработал бы множество ран, если бы взгляд мог наносить увечья. – Кто его только жизни учил? Если его мамочка, альфа-самка, то теперь я о ней точно не лучшего мнения! Мало того что нервная, так еще и воспитывать собственных волчат не умеет!.. Могу поспорить, этот уникум стоит в иерархии стаи не выше “омеги” !»
Еще один сильный порыв ветра промчался среди травы, и Тимур вдруг резко вскинул узкую морду, насторожив большие острые уши. Из зевающего лентяя, дремлющего в тенечке, он мгновенно превратился во внимательного сторожевого пса, заметившего что-то подозрительное. Выпрямившись, он чутко вслушивался в тишину (звуки, производимые трактористом и тетей Любой, были не в счет) и жадно втягивал носом воздух. Внезапно ноздри его расширились, глаза распахнулись, из груди исторгся и сразу оборвался негромкий рык – Андрей едва различил его, и то только благодаря чутким ушам оборотня. Тимур медленно, осторожно приподнялся и замер в напряженной позе, развернув уши навстречу звукам в траве. В нем, в этом псе огромного роста, явно присутствовала кровь догов, потому что лапы его были неимоверной длины, а тело было очень худым, даже тощим, и сквозь кожу отчетливо проглядывали ребра, несмотря на ежедневно поглощаемое немыслимое количество пищи. Но Тимур не выглядел хиляком – с ним никак нельзя было сравнить этого волка-подростка, этого Омегу. Тимур был крепким, гибким, жилистым; под его угольно-черной, покрытой короткой лоснящейся шерстью шкурой перекатывались заметные мускулы. Он был так ловок, как может быть ловка только кошка, поэтому неизменно выходил из драк победителем. Причем на волков он кидался не менее стремительно, чем на деревенских собак...
«Надо что-то делать, - напрягся Андрей. – Тимур явно учуял этого лопуха! Уж чего-чего, а случая вонзить зубы в волка он не упустит! Отвлечь его, что ли... Но ведь тогда он кинется на меня! Как я с ним справлюсь?»
Тимур сдвинулся с места и бесшумно заскользил к отверстию в заборе, вымеряя каждый шаг. Он не издавал ни звука: ни сердитого рычания, ни устрашающего лая, ни восторженного воя, хотя бока его подрагивали в предвкушении встречи с противником лицом к лицу. На нем не было ни цепи, ни даже ошейника, поэтому ничто не стесняло его движений. Он крался в полнейшем безмолвии, только выразительные глаза его сверкали недобрым огнем; Омега немедленно сбежал бы, заметь он взгляд Тимура в этот момент. Сейчас пес был настоящим дьяволом, плавность и выверенность движений которого одновременно ужасала и завораживала, побуждала немедленно удрать и в то же время заставляла в страхе замереть. Тимур выглядел опасным – опасным и неумолимым. Даже Андрей, ошеломленный, не мог сдвинуться с места, хотя гнев Тимура был направлен не на него.
А Омега старательно крался к добыче, совершенно ничего не замечая... Похоже, для себя он уже решил, что обязательно должен завершить начатое, причем сделать все правильно и без малейшей оплошности.
А тетя Люба без умолку бранила тракториста, молодого парня, выстреливая белорусские слова с такой же скоростью, как автомат – пули.
- Ах, каб цябе, недарэка ты гэтакі! Не трэба за руль садзіцца, калі рукі не з таго месца растуць! Такі добры плот быў, ужо столькі гадоў прастаяў і ні разу – ніколі-ніколі! - не падвёў, якія бы ні былі ветруганы, ліўні і снегапады! Усё вытрымаў, нават калі ўраган пранёсся і дрэвы з коранем павыскубаў! Выстаяў, не паваліўся! Іваныч, царства яму нябеснае, яшчэ сказаў: "Спраўны плот, нямала паслужыць, папомні мае словы!" А як не паслужыць, калі сам Іваныч і ставіў? Майстар быў на ўсе рукі, а ты яго працу!..
- Да я все исправлю, теть Люб! – почесывая светлый чуб, вякнул тракторист, ухитрившись вставить пару слов в тарахтение женщины.
- Як не выправіць, вядома, выправіш! - совсем разбушевалась тетя Люба. - Паспрабаваў бы ты яшчэ не выправіць, так я б такое табе задала!.. А не зробіш усё як трэба, напушчу на цябе Цімура, будзеш тады ведаць, як бурыць чужыя платы! Гэй, Цімур! - Она повернулась и зашарила взглядом в поисках пса. - Цімурка!
Тимур, уже достигший бреши в заборе и замерший у нее, как прекрасная, совершенная статуя, не двинулся, только дернул ухом и дружелюбно вильнул тонким, как шнур, хвостом. Мол, слышу-слышу, теть Люб, только не до того мне сейчас, занят немножко, знаете ли. Вот закончу, тогда и поговорим, ладненько?
Рот тети Любы начал медленно открываться от удивления.
- Гэта каго ж ты там, сябрук, убач...
Андрей, как-то упустивший из виду Омегу, вздрогнул: воздух вдруг разрезал бледно-серый силуэт, куры заполошно бросились врассыпную, в небо ввинтился испуганный визг тети Любы... В то же мгновение черной стрелой бросился вперед Тимур. Одним махом пролетев половину вытоптанной поляны, он коршуном накинулся на Омегу, в лапах которого отчаянно билась курица. Омега неправильно рассчитал прыжок и не успел сомкнуть зубы на ее горле, поэтому теперь она трепыхалась, хлестала крыльями его морду и пыталась вырваться на свободу. Тимур, воспользовавшись тем, что его противник борется с курицей, вцепился ему в загривок и начал яростно трясти его, чуть ли не приподнимая в воздух. Омега, не ожидавший нападения, кое-как засопротивлялся, стал вертеться, выгибаться в его зубах, но вырваться не мог: ему здорово мешали бившие по самым глазам крылья. Тимур встряхивал его снова и снова, злобно рыча сквозь стиснутые челюсти, а волк-подросток продолжал неосознанно прижимать курицу к земле, изо всех сил придавливая ее лапами. Пес дернул его сильнее, и Омега, опрокинувшись на бок, все-таки упустил ее. Он поспешно перевернулся на спину и начал неловко отбиваться лапами, издавая примирительные скулящие звуки, но не мог разжалобить Тимура, который, распалившись, раз за разом резко наклонял голову в бесплодных попытках добраться до чужого горла.
Андрей опомнился, решительно мотнул головой и пулей вылетел из кустов, оскалив зубы. Незнакомая отчаянность просыпалась в нем; в груди нарастало упоительное желание битвы, скорости, мощных прыжков и сокрушительных ударов; ярость начала биться в сердце, стучать в висках, кипеть в крови... Андрей рванулся к Тимуру и, обеими передними лапами толкнув его в плечо, смёл с Омеги, отбросил в сторону, вместе с ним покатился по земле... Закрыла обзор черная блестящая шкура, обтягивавшая гибкое, горячее собачье тело, в ушах загрохотало громовое рычание, весь мир наполнился бешеной борьбой, свистящим дыханием, неожиданными рывками... Все происходило до того быстро, что Андрей не успевал даже вцепиться зубами, только мстительно впечатывал задние лапы в живот противнику и бодал его грудь головой, а Тимур, также не имея времени прицелиться для укуса, беспорядочно колотил его лапами и царапал тупыми собачьими когтями.
Андрею стало не хватать дыхания для продолжения схватки, и он стремительно скатился с Тимура, а затем, пошатываясь, поднялся на лапы. Голова немного кружилась, намятые бока пульсировали и слегка зудели. Тимур тоже вскочил и, пытаясь отдышаться, замер перед Андреем в оборонительной позе. Несмотря на усталость (а может, именно из-за нее), его глаза горели страшным огнем; его лапы и бока подрагивали, плечи были напряжены, а на носу горбилась кожистая складка – следствие оскаленных зубов. Не отдавая себе отчета, Андрей яростно зарычал, и вибрация от этого рычания, прокатившаяся по его горлу и груди, воодушевила его, раззадорила еще больше, да так, что исчезло даже утомление. Его лапы крепче, устойчивей уперлись в землю, голова угрожающе наклонилась ниже, клыки еще больше обнажились, нос и верхняя губа задрожали, когти властно впились в траву... Глаза его цепко, гневно уперлись в Тимура, в груди что-то захлебнулось, и ему стало ясно, что он вот-вот кинется на пса снова, и Тимур тоже, кажется, это понял, потому что лапы его потихоньку начали расслабляться, а поза постепенно делалась менее напряженной... Что-то исчезло из взгляда пса – что-то, из-за чего он только сейчас казался диким и необузданным, что обычно заставляло людей и собак бояться его в минуты ярости.
Тимур вглядывался в потемневшие зеленые глаза Андрея, принюхивался, раздувая ноздри, недоверчиво моргал – и его неуверенность становилась все более и более явной, перерастая в чувство... да-да, смущения, вины, покорности... Похоже, с ним происходило то же, что и с волчицей, недавней противницей Андрея: Тимуру вдруг открылось, с кем он только что дрался, на кого только что исступленно рычал, чью стремился пролить кровь... Эта мысль так поразила его, что он пригнулся ниже, поспешно отступил назад и застыл, с необычайной для него робостью прижимая уши к голове. Из его груди вырвалось извиняющееся поскуливание, а глаза забегали, пытаясь избежать внимательного, еще сердитого взора Андрея. Наконец Тимур, не выдержав осуждения со стороны Андрея, окончательно стушевался, поджал хвост и на подгибающихся лапах метнулся обратно во двор. Исчезла куда-то вся его уверенность, вся стать, вся импозантность... Теперь он выглядел даже комично – этот высокий представительный пес, совершивший проступок, который, как ему казалось, был достоин неразумного щенка...
Как только Тимур пропал из виду, Андрей рассеянно моргнул и выпрямился. Его пыл как-то сразу угас, злость ушла, и теперь ему было даже немного неловко за свою вспышку гнева. Он обернулся и наткнулся взглядом на тракториста и тетю Любу, которые ошеломленно замерли в стороне. У молодого парня просто-напросто отвисла челюсть от изумления, а женщина, охваченная неясными чувствами, закрыла рот обеими руками и часто-часто хлопала глазами, круглыми от страха и непонимания. Андрей смущенно дернул правым ухом, безмолвно прося за что-то прощения, отступил назад и, стремительно развернувшись, кинулся в лес.
Мчась в прохладной тени деревьев, он пытался разобраться в своих чувствах. Растерянный и сбитый с толку, он жадно вдыхал свежий, бодрящий воздух и все никак не мог понять, чего же так испугался Тимур – один из храбрейших псов в деревне. До сих пор Андрей все-таки не до конца верил в то, что животные действительно начали признавать его главным. А вдруг ему все это только кажется, вдруг они вели себя подобным образом всегда, а он и не догадывался об этом, пребывая в обычном и довольно распространенном человеческом неведении, которое мешает воспринимать реальность такой, какой она является на самом деле? Быть может, раньше эти важные детали просто ускользали от него, не давались ему, а теперь, когда он уже познал, что значит принадлежать к миру животных, все это вдруг открылось ему? Может, нужно было побывать волком, чтобы понять и заметить?..
Но нет, получается, что отношение зверей к нему действительно изменилось, раз Тимур тоже начал повиноваться. Он всегда слыл неподкупным и непокорным псом, еще никому не удалось повергнуть его в трепет. И особенно волку-двухлетку, пока не вошедшему в полную силу, который был ниже Тимура аж на полголовы! Самолюбие пса никогда не позволило бы ему так просто сдаться, как это случилось только что; более того, в этой драке его шансы на победу были куда выше, чем у Андрея, потому что хоть Андрей и был оборотнем, но это еще не делало его бойцом. Что он мог противопоставить многолетнему опыту Тимура, если сам встал на четыре лапы менее двух недель назад и побывал всего лишь в одной драке, которая не окончилась ни победой, ни поражением? Нет, Тимур не мог не видеть, что его противник действует скованно, неумело; никакая ярость, вспыхнувшая внутри, не восполняет отсутствие практики сражений, поэтому стать мастером боя за одно мгновение невозможно. Андрей ни при каком стечении обстоятельств не выиграл бы у Тимура эту схватку. Поэтому возникал вопрос: почему пес уступил? И не только уступил, но и признал, что был неправ, что совершил ошибку, противостоя Андрею! Что не должен был сопротивляться, что ему следовало быть тихим и покорным, смиренно принимая наказание!..
Осознание этого не только выбило Андрея из колеи, но и немного напугало его. Кого же видел в нем Тимур, кого же опасался и кому подчинялся? Или, точнее, кого он разглядел в своем неожиданном противнике? Все говорило о том, что он понял, кем является тот, кто стоит перед ним, вот только самому Андрею это осталось непонятным... Чьего гнева можно бояться до дрожи в лапах, если сам способен буквально вытрясти душу из любого пса, волка, другого зверя приблизительно твоего размера? И бояться этого гнева, этого справедливого наказания вовсе не потому, что тебя пугает внешний вид твоего противника, или его сила, или авторитет... И даже наоборот, ничего этого нет, а ты боишься, и боишься лишь потому, что твой проверенный звериный инстинкт говорит тебе: «Уважай его, слушайся его, не перечь ему, ведь он главнее тебя... Это заложено самой Природой, и ты не имеешь права пойти против нее...»
И именно на этом этапе размышлений, когда Андрею начало казаться, что он поставил себя на место Тимура и ему стали потихоньку приоткрываться завесы беспокоящих его тайн, сзади неожиданно зашуршали кусты. Наверняка это Тимур, который «вовремя» одумался и теперь мчится за ним во весь опор, пылая справедливой жаждой мести за унижение! Андрей стремительно обернулся, готовясь встретить противника яростным оскалом (авось и на этот раз сработает!), но из кустов немного неуклюже выпрыгнул Омега, возбужденно сверкавший глазами. Он так торопился, что чуть не врезался в Андрея, но ему все-таки удалось в нужный момент отскочить. Отступив еще на пару шагов, он смущенно провел языком по всклокоченному меху на груди, робко завел уши назад и поспешно опустился на живот, растянув пасть в широченной, немного наивной волчьей улыбке. Шерсть на загривке Андрея, невольно поднявшаяся дыбом от испуга, тотчас же улеглась, и он, выпрямившись, заинтересованно уставился на Омегу. Тот продолжал восторженно поглядывать на него, время от времени смиренно опуская золотисто-желтые глаза. Он был прямо-таки воплощением покорности. «Он как будто признаёт во мне вожака стаи, - шевельнув ушами, в растерянности подумал Андрей. – А еще, судя по всему, ждет от меня какого-то ответного жеста».
Он осторожно сделал шаг вперед, потом еще один и, приблизившись к Омеге, с опаской потерся щекой о его покрытую мягкой шерстью щеку, готовый в следующую же секунду отдернуть ее, если волк воспримет это прикосновение враждебно. К его облегчению, Омега что-то дружелюбно проскулил, и его язык быстро прошелся по плечу Андрея. Знакомство состоялось.
Глядя в преданно моргавшие глаза Омеги, который все еще лежал на земле, Андрей подумал: «А ведь он ловит каждый мой взгляд! Если я правильно понимаю выражение его морды, сейчас он послушается меня во всем. Так не повод ли это научить его уму-разуму? Члены стаи не сумели воспитать его как следует, значит заняться этим надо мне». Андрей отодвинулся от Омеги, повернулся и отошел на несколько метров, а потом оглянулся и махнул хвостом, приглашая следовать за собой. Волк-подросток вскочил, и они вдвоем углубились в лес.
Андрей бежал первым, а Омега трусил справа и чуть позади него, не вырываясь вперед и позволяя вести себя. Андрей иногда оборачивался и окидывал его оценивающим взглядом. Ну надо же, как они похожи и как все-таки отличаются! После встречи с волчицей Андрей заключил, что он нескладен даже в своем новом облике, и был преисполнен унылой убежденности, что среди волков такого же не найдется. Ну как, они ведь волки, а волки совершенны! Как можно думать, что у них есть недостатки?.. Но вот отыскался тот, кто опроверг все его доводы – причем на собственном примере, – и рядом с ним Андрей почему-то почувствовал себя более взрослым. Да, по волчьим меркам ему приблизительно два года, он старше, однако не возраст сыграл главную роль. Его внешность тоже ничуть не изменилась за эти почти полмесяца: всё те же длинные лапы, всё та же узкая грудь, – изменилось другое. Андрей стал вести себя увереннее в волчьем облике; его движения сделались плавными и гибкими, лапы ступали бесшумно, мягко приминая травинки, а голова мгновенно поворачивалась на любой подозрительный звук. Своим поведением Андрей напоминал опытного взрослого волка, и от этого его внешность становилась внушительнее. Как-то забывалось, что он представляет собой обыкновенного волка-переярка.
С Омегой была совсем другая история. Он двигался иначе: его голова вжималась в плечи, лапы неловко заплетались, спина горбилась... Рядом со стремительным, гордым, прямым как стрела Андреем он выглядел забитым и жалким, каким, наверное, был и со своей стаей. Но сейчас его глаза начинали поблескивать от радости и любопытства: Андрей не наказал его, даже не стал рычать и вообще отнесся к нему дружелюбно, хотя члены стаи немедленно воспользовались бы случаем и цапнули его, Омегу, за бок или плечо, ведь он сунулся к людям! А с Андреем ему было спокойно, пусть тот и стоял в иерархии выше вожака, и он осмелился поднять голову и развернуть уши навстречу звукам. О, ему очень хотелось бы видеть этого пепельно-черного волка вожаком стаи: так приятно просто следовать за ним и свободно вертеть головой, не опасаясь укуса за своеволие!
Вскоре они оказались на обрыве – там, где вниз спускалась узенькая тропка. Андрей остановился и пропустил Омегу вперед; тот машинально пробежал еще несколько шагов, а потом обернулся и вопросительно шевельнул черными ушами. Андрей не двинулся с места, показывая этим, что дальше он не пойдет. Не то чтобы ему не нравилось общество Омеги (наоборот, это было здорово – прогуливаться по лесу с настоящим волком!), но он ведь уже решил: на территорию стаи ни ногой. Граница ее владений проходила примерно здесь, потому-то Андрей и остановился. И вообще, навряд ли Омега сумеет защитить его от гнева собратьев. Не такой уж высокий у него статус, чтобы к нему прислушались...
Андрей помедлил, а затем повернул голову и посмотрел в лес – в ту сторону, откуда они только что выбежали. Воспоминания о сегодняшнем происшествии нахлынули снова, заставив забеспокоиться о судьбе Омеги. Андрей снова посмотрел на волка и, чуть нахмурившись, негромко зарычал, запрещая ему ходить к деревне, а после этого слегка подтолкнул его к обрыву. Омега все сообразил и заметно смутился, но послушно затрусил вниз по тропинке, не решаясь оглянуться на Андрея. А тот стоял наверху и рассеянно провожал его глазами, в душе радуясь тому, что встретил волка, который не был настроен по отношению к нему враждебно. Это было многообещающе, если не обращать внимания на тот факт, что Омега был всего-навсего неразумным волчонком-подростком. Но, в конце концов, волчица лишь вначале рычала на него и пыталась его укусить, а потом, когда учуяла его запах, сразу присмирела и даже испугалась. Можно ли рассчитывать на то, что с волками проблема решена? Будут ли они его остерегаться? Или, может быть, их самолюбие окажется сильнее страха и они без опаски разорвут его?..
Вот странность, Андрея животные боялись пуще обычных людей, а ведь человек – так называемый царь природы... Человека всегда считали самым разумным существом, способным, в отличие от зверей, если не на все, то на очень многое; то есть он является высшим звеном среди существующих на планете созданий... Или все-таки не высшим? У Андрея пересохло во рту от неожиданной догадки. Разве может человек быть высшим, если на свете есть Андрей – оборотень, который умеет из человека превращаться в волка и наоборот? Если в нем соединены два великолепных существа? Если его организм приспособлен к тому, чтобы видоизменяться, причем как внешне, так и внутренне?.. Разумеется, оборотни (если можно употреблять это слово во множественном числе) стоят на ступеньку выше людей, каким бы прискорбным выводом это ни было для последних. Да, оборотни выше, и остальные животные, инстинктивно чувствуя это, испытывают к ним страх, восхищение и поклонение одновременно. Конечно, всё так, и здесь не может быть другого объяснения...
Андрей поежился и уныло побрел в лес. Ну надо же, он – высшее животное!.. Но если эта мысль должна была вызвать у него восторг, то этого не случилось. Пожалуй, вначале... да, вначале в его душе промелькнуло нечто похожее на радостную гордость, но гордость эта почти сразу сменилась растерянность и разочарованием. Ну что ему от того, что он – высший? Уважение собак и лошадей? Он ведь один, рядом нет другого оборотня, который вселил бы в него уверенность и дал понять, что же ему делать с тем, что он такой... И где искать его, этого другого оборотня? Бегать по лесам да полям, чтобы встретить его в волчьем облике? А если проводить поиски среди людей, то это растянется на целую вечность. Поди-ка пойми, кто тебе нужен, по внешности ведь не видно!
Андрей почувствовал себя таким одиноким... Он остановился и на некоторое время прикрыл глаза, разбираясь в своих путаных мыслях. Потом решительно выпрямился и сорвался с места, вновь устремляясь в лес. «Прорвемся!» – билось в нем одно-единственное, но такое утешающее слово.
Андрей все силы и все свободное время тратил на поиски собратьев. После недолгих размышлений он пришел к выводу, что будет проводить эти поиски исключительно в обличии волка, полагаясь на его главный плюс: острый нюх. Его собственный запах был смесью волчьего и человеческого, и он очень надеялся, что остальные оборотни будут пахнуть точно так же, в каком бы облике они ни были. Тогда он в любом случае сможет их учуять. Оставалась только одна проблема: где искать? Андрей тщательнейшим образом обшарил все возможные подходы к лесу, но так ничего и не обнаружил. «Ну, может, они вообще очень редко превращаются в волков? – успокаивал себя Андрей. – Следовательно, лес их не особенно интересует».
Однажды ночью он осмелился в теле волка побегать по деревенским улицам, несмотря на боязнь столкнуться с людьми, и долго, внимательно обнюхивал все дома по порядку, пытаясь уловить хоть отголосок нужного запаха. После часа поисков Андрей оказался за деревней и привалился мохнатым боком к одному из заборов, стараясь осмыслить то, что он выяснил. Результат всех его стараний был неутешителен: здесь вообще не было оборотней. Отчетливый запах чувствовался только в одном месте – во дворе Андрея, но он и без того знал, что в этом доме обитает оборотень. А больше он ничего не нашел... Чтобы до конца поверить в это, Андрею пришлось обойти дома еще два раза, и тугой ледяной узел в его груди затягивался все сильнее и сильнее, обжигал холодом все беспощаднее и беспощаднее, а сердце билось тревожными, неровными ударами. Неужели это правда и он единственный оборотень в этих местах? Да не может этого быть, как же так? «Нужно будет проверить и соседнюю деревню тоже. Сбегаю как-нибудь, посмотрю, - не желая сдаваться, решил Андрей. Отчаяние неприятно копошилось внутри. – Но только не сегодня: я слишком утомлен и слишком расстроен. Думаю, стоит вообще временно бросить это дело. В конце концов, не горит. Да, лучше наведаюсь туда через недельку-другую, а пока займусь другими делами. Спешить все равно некуда, ведь я уже и так во многих вещах разобрался, а другие оборотни никуда от меня не денутся. Если они есть, я их найду, это точно. Не следует зацикливаться на одном, особенно когда ничего не выходит». Андрей боялся открыто признаться себе, что начал сомневаться в существовании других оборотней.
Задумав узнать побольше о причинах зарождения в нем волчьей сущности, Андрей подступил к матери с расспросами о родственниках.
- Были у них какие-нибудь странности? – допытывался он. – Ну, или не странности, а особенности, таланты...
- А зачем тебе? – удивилась Марина Викторовна.
- Да я хочу генеалогическое древо нашей семьи составить, - сказал он, используя приготовленное заранее объяснение.
Мама задумалась, что-то припоминая.
- Ты же уже делал какое-то, разве нет? – с сомнением произнесла она.
- Да, делал, только я хочу переписать его наново, ведь оно уже здорово истрепалось. А заодно можно добавить в него что-нибудь новенькое, о чем я в тот раз не подумал или что за это время изменилось. Так как насчет особенностей?
Марина Викторовна хмыкнула:
- Их у членов нашей семьи было немало, если только можно считать их настоящими особенностями. Например, твоя прабабушка (а мне она, значит, бабушкой приходится) очень любила вязать, и у нее это просто великолепно получалось – и крючком, и спицами. К старости ее зрение начало слабеть, а потом она и вовсе ослепла, но это не помешало ей заниматься любимым делом. Чуткие пальцы не подводили ее, и все, что она вязала, было по-прежнему аккуратно и красиво. Поразительно, правда? – Мама солнечно улыбнулась, и в ее глазах загорелись искорки восхищения, которые мягким светом озарили ее утомленное тяжелым трудом лицо. Андрей с горечью отметил, что оно сильно постарело за последние годы. – Честно говоря, я всегда ей завидовала... То есть завидовала не тому, что она ослепла, а тому, что она сумела не поддаться своему недугу. Победил не он, победила она, и ему не удалось заставить ее покориться. Я жалела – да и сейчас жалею, – что за всю свою жизнь не проявила себя подобным образом. Но если раньше мне страстно хотелось какого-нибудь испытания, которое я, конечно же, смогу выдержать, то теперь я понимаю, что такие испытания требуют крепчайшей силы воли. Если она хоть немножечко, хоть самую чуточку размягчится, то ты сломаешься – или, точнее, позволишь себя сломить. Сомнения в том, что делаешь, и жалость к себе – опаснейший яд, с которым каждому рано или поздно приходится столкнуться. Позволишь этим чувствам овладеть тобой – считай, что уже проиграл. Всегда нужно твердо знать, что именно тебе нужно, и никому и ничему не разрешать заступать тебе дорогу, переубеждать тебя, разочаровывать... Если бы прабабушка послушалась тех, кто советовал ей не заниматься ерундой и забыть о вязании, она так и не узнала бы, что ее попытки жить обычной жизнью не бесплодны. Ну а если бы у нее не получилось... – Мама задумалась. – Если бы не получилось, она оставалась бы спокойной: попробовала же все-таки, попыталась же, хватило же на это силы духа! Это не было бы поражением, ведь тогда она точно знала бы, что если бы прислушалась к мнению окружающих, то не достигла бы и этого.
Андрей задумчиво смотрел в пустоту, и перед его глазами стояли морщинистые женские руки, уверенно державшие спицы и размеренно, без спешки провязывавшие петли. Ни одного лишнего, ошибочного движения – лишь медленная, кропотливая работа неторопливых пальцев... Андрей никогда не видел прабабушку, но эта картина возникла в его сознании с такой отчетливостью, с какой не возникало ни одно воспоминание.
- А еще? – жадно спросил он.
...Рассказы матери так увлекли его, что он вспомнил о цели расспросов только тогда, когда ушел к себе в комнату и рассеянным взглядом посмотрел на листки бумаги, где он помечал самое главное. Опомнившись, он поспешно пробежался по ним взглядом, хотя в этом не было никакого смысла. Ну разве он не насторожился бы, если бы мама упомянула об оборотнях? Насторожился бы, конечно, и мгновенно сосредоточился на этом! Андрей в отчаянии прикусил губу: ну да, нулевой результат! Он снова впился взглядом в бумагу, лихорадочно прокручивая в голове то, что он только что услышал. Может, нужные сведения он обнаружит в незначительных деталях, которые лишь намекают на присутствие оборотня, но не говорят об этом прямо?
«Нет, пожалуй, ничего такого не было, - вынужден был признать он, когда зашел в тупик. – Неужели я и сейчас не узнал абсолютно ничего? Да что же это такое! Как могло случиться, что в роду самых обычных людей появился я – оборотень?! До этого момента я все-таки надеялся, что если мои родители – люди, то это не имеет значения: я просто унаследовал сущность кого-то из дальних родственников. Однако теперь выясняется, что они тут вообще ни при чем!»
Андрей сердился. Он пытался убедить себя в том, что ни капельки не расстроен, но из этого ничего не выходило, и он злился на себя за это. Неудачи в поисках выбили его из колеи, и Андрей теперь не знал, за что уцепиться, чтобы восстановить душевное равновесие. Его охватывали и досада, и растерянность, и страх; последний выматывал его больше всего, сковывая разум и сердце своими навязчивыми холодными щупальцами. Андрей один... Он действительно один и ничего не может с этим поделать, как бы он ни рыл землю в поисках других оборотней. Никто не расскажет ему, как правильно вести себя с людьми; как сохранить в секрете свою сущность или, наоборот, как раскрыть этот секрет близким, чтобы они смогли это принять; какие отговорки использовать, чтобы подозрительным людям не удалось поймать его на «горячем»; что плести врачам, если они обнаружат что-нибудь «оборотническое» в его крови... Даже, может, существует какое-нибудь сообщество оборотней, в котором есть свой лидер и особый устав; и эти необычные люди, наверное, помогают новичкам освоиться, посвящают их в тайны, о которых те и не помышляют, поддерживают в трудную минуту...
Хорошо, если так.
Хорошо, если оборотни живут по принципу волчьей стаи, где нет таких, кто сам по себе.
Очень хорошо, если общение строится именно так, а оборотни не рассеяны по свету без возможности сосуществовать мирно.
И совсем здорово, если другие оборотни вообще есть, если где-то «водятся» такие «животные», которые являются одновременно людьми и волками...
А может, нигде они не «водятся». А может, Андрей – единственное отклонение от нормы...
Андрей стиснул зубы... и вдруг с холодным спокойствием откинулся на спинку стула. Какое ему вообще дело до других оборотней? Чем они помогут ему? Он теперь знает столько, что ему самому есть что порассказать непосвященным. Освоиться он освоился, превращаться туда-сюда научился, отношения с животными наладил (даже с одним из волков, между прочим!) – чего еще надо? Если разобраться, ему и так живется неплохо, зачем же расстраивать себя ненужными метаниями? Ну не нашел... Разве от этого хоть что-то изменилось? Присутствие оборотней (равно как и их отсутствие) никак не повлияет на его жизнь, все останется по-прежнему; разве что придется делить доставшуюся ему узкую полоску леса с другими, а это уж точно не вызовет никакого удовольствия. Да и вообще, начать следовало с того, что не он, Андрей, должен был носиться по лесам-полям в поисках неизвестно кого, а его самого обязаны были искать, чтобы он, по достоинству оценив новые способности, не натворил глупостей в волчьем облике. Неправда, что ли? Так зачем ему страдать из-за этих безответственных лиц, которых, возможно, и вовсе не существует?
Андрею вспомнились слова мамы: «Всегда нужно твердо знать, что именно тебе нужно, и никому и ничему не разрешать заступать тебе дорогу, переубеждать тебя, разочаровывать...» Слова эти взбодрили его, и он подумал: «Все верно, мне нужно выбрать свой путь и не обращать внимания на помехи. Нет оборотней, я единственный – пусть так! Неужели я не сумею справиться без них? Неужели буду слабаком? Мама сказала, что жалость и сомнения отравляют, что воля должна быть сильной, вот я и не буду жалеть себя в трудную минуту, не буду сомневаться, если понадобится принять трудное решение, не буду отступать! И я все выдержу, это точно! Нужно только быть самодостаточным и не ждать, что вот-вот появятся добрые дяденьки оборотни, которые решат все мои проблемы. Полагаться следует лишь на себя! Посмотрим, что за роль я должен сыграть в этом мире (хоть какая-то да будет, я в этом уверен!), посмотрим, что даст мне волчья сущность. Здорово, если с ее помощью удастся кому-то в чем-то помочь. Я справлюсь с этим сам, один, и это будет моей дорогой, моим испытанием – тем, о котором говорила мама!»
Преисполненному гордости Андрею вдруг пришла в голову интересная мысль. «Кажется, я понял, почему волк пробудился во мне именно в шестнадцать лет, а не в восемь, не в двенадцать. Будь я сейчас ребенком, я не смог бы правильно отреагировать на неожиданное превращение в волка. Я бы попросту испугался, взять хотя бы жуткую боль в глазах, сердце, голове! Сейчас я почти взрослый, поэтому у меня получилось сравнительно быстро взять себя в руки... лапы, а вот если бы все это случилось лет шесть назад, то я, скорее всего, помчался бы, охваченный диким ужасом, в лес и ненароком свалился в какую-нибудь канаву (а то и завяз в болоте). Не думаю, что я обрадовался бы тому, что наконец-то стал волком. Слишком уж болезненное и фантастическое исполнение мечты, которая в принципе неосуществима... Я не знал бы, что делать дальше, как с этим жить... да и каким образом вообще превратиться обратно в человека! О волках я знал бы меньше, чем сейчас, и запросто попался бы им в зубы; а еще не смог бы найти объяснения многим непонятным вещам и не сумел бы скрыть от мамы перемену в поведении, ведь я был таким честным, а она – такой внимательной... Вдобавок животные не стали бы уважать и бояться неразумного, растерянного волчонка-оборотня, который понятия не имеет, за какие такие прегрешения ему на голову свалились все эти неприятности. Да еще и мое испытание... Нет, сейчас я понимаю: оборотнем я мог сделаться только тогда, когда морально и физически окреп – стал сильнее духом и выносливее. Теперь ясно, почему я изменился именно сейчас, а не годом раньше или позже. Просто я стал готов, вот и все».
Андрей удовлетворенно зажмурился и сильно потянулся, выпрямив спину. Открыв глаза, он обнаружил перед собой листок с записями о способностях родственников. «А возьмусь-ка я и правда за новое древо, - рассеянно подумал Андрей и стал лениво копаться в столе, ища исписанную и исчерченную вдоль и поперек старую картонку. – И, пожалуй, я вполне могу добавить что-нибудь от себя – например, о Саше, Ваське, Сережке... Не только дедушки-бабушки имели таланты, мы тоже кое-чем блеснули!»
- Сашка! – окликнул он брата, когда тот проходил по коридору мимо открытой двери.
- М-м? – Саша сунул голову в комнату.
- Я тут древо нашей семьи переделываю... Как думаешь, - лукаво прищурился Андрей, - уже можно вписывать туда имя твой Иры или стоит подождать?
Саша не заметил подтекста и ответил со всей серьезностью:
- Лучше пока не вписывай. Я, конечно, не особо суеверный человек, но пусть уж лучше ее имя появится в древе, когда она официально к нам присоединится.
Андрей с досадой вздохнул и, отбросив таинственность, прямо спросил:
- Да что родители-то сказали? Ты уже говорил с ними? Они не против?
- Само собой, не против, ведь Иришка им нравится. Даже как-то глупо себя чувствую: как я мог сомневаться в этом? – признался Саша с неловкой улыбкой и оперся плечом о косяк двери. – Теперь дело за малым – разобраться с ее мамой и отчимом, но наш папаня кого угодно сумеет уговорить, даже если это нервный, раздражительный человек со своими собственными взглядами на современную молодежь.
Саша заразительно расхохотался, и Андрей, улыбнувшись, заключил: он не ошибется, если предположит, что брат говорил вовсе не о матери своей невесты.
- Тогда, Саш, готовься: я даю тебе задание. Сможешь выяснить у Иры имена ее родственников, годы их рождения-смерти и все такое? Их ведь тоже надо включить в древо, правильно?
- Ох и огромное оно получится! – хмыкнул Саша. – Но это даже здорово: мало у какой семьи вообще есть генеалогическое древо, а у нас вон какое! Самое главное, чтобы моя невестушка не подумала, будто я собираюсь побольше узнать о наследстве, а потом коварненько перебить всех ее родичей, составив хитроумный план. Особенного внимания заслуживают те, в чьих карманах призывно шелестят денежки, и тех, чей год рождения давно просит, чтобы рядом поставили год смерти. Желательно, чтобы это были одни и те же люди. Слу-у-ушай, а ведь это довольно неплохая идея!..
- Шути-шути, но смотри, дошутишься когда-нибудь, - зевнув, предостерег Андрей. – И Иришка твоя переломает тебе все косточки, а потом завяжет тебя морским узлом и срастит их в таком положении.
- Она еще и не на такое способна, если ее хорошенько разозлить, - заверил его Саша, - поэтому нарываться действительно не стоит. С виду-то о ней ничего такого не скажешь, но в тихом омуте... Ладно, я пошел, у меня еще дел целая куча. – Тут ему пришло в голову, что пора побыть старшим братом, и он наставительно добавил: - А ты делай-делай свое древо! И за почерком следи, а то корявки твои никто не разберет!
Саша поспешно исчез за дверью, пока в него не полетело что-нибудь тяжелое, а Андрей запальчиво выкрикнул вслед:
- Да нормальный у меня почерк!
Небольшая серая в яблоках кобылка Диана сосредоточенно жевала сено, оглашая денник жизнерадостным хрупаньем. Андрей стоял рядом, усердно начищая ее бока особой щеткой. Сегодня он снова помогал в конюшне, и дед Игнат был очень ему благодарен. Он не успевал всего, а Андрею было несложно, ведь времени у него было полно, к работе он давно привык, а лошади были неизменно спокойны и послушны.
«Эх, как не хочется становиться взрослым... Страшновато это... - вздохнул он, проведя рукой по мягкой длинной гриве Дианы. – Школу нужно заканчивать, потом учиться где-то еще, потом работать... А ведь я совершенно не знаю, чем мог бы заниматься в жизни! Ни к чему особенному меня не тянет. Рисование-то – просто увлечение, да вдобавок это увлечение может развиваться только в одном направлении – в волчьем. Вот разве что с лошадьми у меня всегда были хорошие отношения – а теперь и подавно... Да-а, вот если бы можно было просто остаться здесь и работать в этой конюшне, ни о чем не беспокоясь! Мама-то сто процентов будет против, она за хорошее образование и покорение столицы, а отец, может быть, поддержит. Как же хорошо, что у меня еще есть время серьезно подумать о будущем! Но все-таки мне кажется, что, сколько бы я ни думал, мое решение...»
Андрея вдруг кольнула тревога, и его ход мыслей прервался. Он вскинул голову и настороженно огляделся, хмуря брови. Ничего вроде бы не происходило, но неясное беспокойство по-прежнему заставляло сердце колотиться сильнее. Или?.. Андрей вздрогнул и нервно прикусил губу. Прислушавшись к себе, он обнаружил, что все обстояло ровно наоборот: беспокойство возникало как раз потому, что сердце билось в каком-то сумасшедшем темпе, словно Андрей только что пробежался до дома и обратно. Оно не болело, не сжималось, не останавливалось, оно лишь часто-часто ударялось о ребра.
Переносица слегка заныла, как будто к ней приложили подушечку пальца – или же начали через узенькую дырочку вытягивать наружу мысли; по телу прокатилась волна едва заметных пощипываний, заставивших Андрея задрожать и поежиться. Его начал захлестывать животный страх, и он несколько раз сжал и разжал враз похолодевшие пальцы, не заметив, как из них выскользнула лошадиная щетка. Щетка громко брякнула о стенку денника, и, заслышав его, внутрь заглянул дед Игнат.
- Ты как тут, Андрюшка?.. Батюшки, бледный-то ты які! – зачастил он, мешая русские слова с белорусскими. – А зрачки малéнькія-малéнькія, вот вполовину меньше, чем у змроку положено. Что ж такое? Ты здоровый хоть, Андрюшка?
- Да здоров я, здоров... – хрипло забормотал Андрей, уставившись старику в седую бороду. Не в глаза же, в самом деле, глядеть, когда неправду говоришь... Стыдно... Особенно когда врешь такому, как дед Игнат. И когда вдобавок сам не понимаешь, что с тобой. – А зрачки-то... и бледность... Это все от испуга... Да... Знаете, просто я обещал... и забыл... До свиданья!
Андрей поспешно проскочил мимо растерянного деда Игната и пулей вылетел из конюшни. Промелькнула большая площадка для верховой езды, посыпанная песочком, и Андрей оказался на лугу, среди высокой некошеной травы. Он чувствовал себя неважно, если не сказать: плохо. Голова немного кружилась, дыхание перехватывало, а в глазах то и дело мутнело – приходилось часто-часто моргать, чтобы прогнать пелену. Сердце по-прежнему стучало очень быстро, захлебываясь ударами, а непонятная тревога все так же беспощадно грызла изнутри, перерастая в страшный испуг. Погода тоже было тревожной: хоть солнце и продолжало светить ярко, в преддверии дождя разрасталась огромная свинцовая туча, уже занявшая четверть неба, а ветер яростно рвал траву и с пронзительным свистом гнул стволы деревьев, рождая в душе новое беспокойство.
Спотыкаясь, Андрей брел к лесу. Ноги у него заплетались, он шатался, как пьяный; пощипывания стали чаще и болезненнее, причем начали захватывать очень большие участки, а виски запульсировали болью. Вначале она была слабой, но вскоре принялась мстительно простреливать голову сериями точных коротких вспышек, чередуя их с недолгими периодами затишья. Удары боли в голову, отдававшие почему-то больше в левый висок, всегда были неожиданными, их количество тоже невозможно было предугадать. Казалось, они специально выбирали момент, когда Андрей полностью расслаблялся, уже не ожидая атаки, и тогда они накатывали с диким наслаждением, со злорадством, почти ослепляя его и бросая на колени.
После одного из таких падений Андрей не смог подняться. Его охватывала ужасающая слабость, вдобавок с телом начало твориться что-то странное: мышцы судорожно напряглись, задергались, кожу как будто полоснуло хлыстом одновременно в десяти местах, а нервные окончания взорвались истерической болью. Андрей скорчился в высокой траве, до крови прокусывая нижнюю губу, и вдруг понял: это он превращается! Мучительно, принудительно, но превращается, и ему не под силу ни остановить это, ни обернуться волком самостоятельно. Все, что остается, – это терпеть, ожидая завершения...
...Как только организм Андрея перестроился до конца, боль сразу пошла на убыль, а потом как-то незаметно пропала, растворилась, напоследок кольнув тремя робкими, почти извиняющимися волнами. В траве без сил лежал пепельно-черный волк, жадно хватавший раскрытой пастью пахнущий грозой воздух. Глаза Андрея не были зажмурены, они устало поблескивали на светлой морде двумя тусклыми зелеными искорками. Иногда он опускал веки, замирал, и тогда казалось, будто он неживой, этот волк, но вот глаза его снова приоткрывались, а грудь начинала тяжело приподниматься, и становилось понятно, что он просто смертельно устал, что он просто утомлен безжалостной болью.
Шок начал проходить, и Андрей кое-как поднялся на ослабевшие, подгибавшиеся лапы. Он почти ничего не соображал; в голове сами по себе кружились путаные, отрывочные мысли, которые не проясняли ситуацию, а запутывали ее еще больше. Андрей слизнул кровь с прокушенной губы и вяло подумал: «Ну и что все это значит? Я-то думал, что неожиданности давным-давно закончились... До сегодняшнего дня все вроде бы шло хорошо... Даже слишком хорошо, как мне теперь кажется. Но что и почему заставило меня превратиться? Это очень странно... Может на этот раз это навсегда, потому я и?..»
Андрей занервничал и опять облизал нывшую губу, а потом попытался мысленно нашарить на кончике носа теплую искорку. Все у него внутри перевернулось: нос оставался таким же холодным, каким должен был быть у здорового волка. Ни единого уголочка, ни самого маленького участочка жара... Андрей в панке стал переступать с лапы на лапу, не находя себе места от нахлынувшего ужаса, и вдруг его взгляд, скользнувший по темневшему небу, споткнулся о серовато-белый, идеально круглый диск. Абсолютно полная луна была не такой уж большой, но она слепила Андрея, она дрожала и пульсировала, она как будто увеличивалась, но при этом оставалась прежнего размера, она то осветлялась до белоснежного цвета, то зарастала серебристым налетом; и было понятно, что все это происходит не наяву, а лишь в мозгу Андрея, в его глазах...
Андрей сглотнул и быстро отвел взгляд. «Так значит, сегодня просто полнолуние? И как это я об этом не подумал! Получается, вот из-за чего все случилось!» На какое-то мгновение ему стало легче, но потом возник вопрос: и когда же он сможет превратиться обратно в человека? Неужели когда луна станет убывать? «Нет, не хочу!» Андрей резко тряхнул головой и стал упрямо искать судьбоносную искорку.
Она таки нашлась – просто вспыхнула на кончике носа минуты через две, и Андрей доведенным до автоматизма движением перекатился по земле, оборачиваясь человеком. Все прошло идеально, и полторы секунды спустя он уже сидел на траве, а его губы неудержимо растягивались в улыбке, отчего слабая корочка на подсохшей ранке начала трескаться, пропуская кровь. Андрей легкомысленно слизнул солоноватую каплю и шумно выдохнул, прикрыв глаза. Ему нужно было поразмыслить. «Значит, полнолуние... Ну естественно, должен же существовать минус, который перекрывает все плюсы оборотничества! Это что же, выходит, я раз в месяц буду вот так непроизвольно становиться волком?! А вдруг я буду в этот момент в школе, или в больнице, или, например, в подвале с заложниками под надзором террористов? Ну, последнее, конечно, вряд ли когда-нибудь произойдет, это я загнул, но рассмотреть такой вариант можно. Главное, я не смогу остановить превращение, и это просто катастрофа! Уф... Ага, но кое-что утешительное все-таки есть: за некоторое время до превращения я, по-видимому, начну чувствовать себя нехорошо, и это подскажет мне, что пора сматываться. Здорово! – Андрей удовлетворенно кивнул самому себе, радуясь своей догадливости. – Убегать надолго мне, конечно, не придется, ведь способность снова стать человеком пропадает лишь на... на сколько там? По-моему, минут на пять-семь, если время не будет изменяться. Значит, можно чуть-чуть подождать, а потом превратиться в человека и вернуться туда, куда нужно».
Андрей задумчиво почесал нос и нахмурился: «Хм... Только сколько раз в день у меня будут случаться эти... приступы? Вот я сижу себе спокойно, а ведь все это может произойти еще раз! Конечно, уже вечер, а я только в первый раз превратился, но кто разберет, с какой частотой оно будет накатывать? Тут можно ожидать чего угодно! Даже того, что я, чего доброго, из волка непроизвольно стану человеком! Но сейчас мне лучше быть волком. Все равно в конюшню я сегодня не вернусь».
Андрей отработанным движением перекувырнулся через голову и вскоре уже легко скользил между высокими сухими стеблями, раздвигая их носом. «А ведь самое смешное, что если бы я даже не решился пробовать превращаться той, самой первой, ночью, то в полнолуние я все равно столкнулся бы с оборотничеством, как бы ни хотел о нем забыть! Это хорошо, что тогда я оказался умнее и решил проверить, на что способен. О да, представляю, какой удар ожидал бы меня сегодня!»
Но улучшившееся было настроение оставалось таким недолго: теперь, когда Андрей опять был волком, луна снова начала на него действовать. Новая волна беспокойства нахлынула так неожиданно, что он не успел даже подготовиться к ней, собраться с силами, чтобы отбить эту атаку. Луна притягивала его, манила, пробуждала внутри необузданную волчью натуру, которая, почуяв свободу, стала бешено рваться и метаться в сознании. Человек в Андрее поблек, ослаб и отодвинулся куда-то в глубину, уступая место противнику, которого поддерживала великая мощь – полная луна. Все тело Андрея было как будто наэлектризовано: луна лила на землю свой холодный свет и пропитывала им его плотную волчью шкуру, заставляя топорщиться даже самые маленькие шерстинки. Сердце Андрея вновь заколотилось сильнее, но на этот раз от возбуждения, и он, не заметив, в какой момент очутился в лесу, начал кружить под деревьями, жадно принюхиваться к чему-то, бросаться то туда, то сюда, подставляя морду беснующемуся ветру... Силы кипели, бурлили в нем, и он не знал, куда их девать. Чем-то это было похоже на обычную радость от нахождения в теле волка (бывало, он носился, как глупый волчонок, гонялся за собственным хвостом, сигал с крутого берега в реку, а потом, отфыркиваясь, выпрыгивал из нее и в восторге отряхивался), но сейчас его подзадоривали не молодые силы, а луна, которая колола его бока невидимыми иголочками и побуждала двигаться, двигаться, двигаться, вспарывая собою воздух... Вдобавок им владел не триумф, как обычно, а легкая тревога, которая, словно комар, зудела в нем и над ним, мешая остановиться. Руководившая им луна скрылась за тучами, но и оттуда продолжала посылать ему еле ощутимые волны-раздражители. Человеческий разум по-прежнему молчал, подавленный волчьими инстинктами, и Андрей уже не думал, куда и зачем он бежит, – он просто растворился в беге.
Внезапно над лесом прокатился звонкий многоголосый вой – Андрей тут же замер и насторожил уши, тревожно подергивая хвостом. Нет, кажется, стая далеко, можно расслабиться... И в этот момент раздался ответный вой, причем гораздо громче и ближе! Тех, кто его издавал, было определенно меньше, но это были, по-видимому, члены той же стаи, и они запросто могли натолкнуться на Андрея! Он заволновался и в нерешительности затоптался было на месте, обдумывая пути отступления, но тут... тут в нем что-то взорвалось. С какой стати он должен удирать от них, будто добыча? Он – оборотень, и он не позволит волкам так унижать его! Настало время встретиться лицом к лицу (или мордой к морде) и расставить все точки над «i»! Давно нужно было на это решиться, а он почему-то медлил!
И, не отдавая себе отчета в том, что луна, усыпив его бдительность, толкнула его на необдуманный поступок, Андрей вскинул морду к небу и завыл – с презрением, с вызовом, с чувством превосходства... Немедленно прозвучал яростный, возмущенный ответ, и он торжествующе сощурился и уверенными скачками помчался навстречу волкам, загодя начиная рычать. Это слегка сбивало ему дыхание, но он не обращал на это внимания, ведь так он распалял себя, усиливал свой гнев, загорался жаждой сражения! Злость, казалось ему, делала его стремительнее и беспощаднее, и он бежал быстрей, прыгал ловчей, отталкивался от земли резче...
Перемахнув очередной кустарник, Андрей уже рванул вперед, как вдруг из-за деревьев, умело обогнув стволы, выпрыгнуло несколько волков, чьи взгляды метали молнии, а шерсть стояла дыбом от ярости. Увидев друг друга, Андрей и волки мгновенно затормозили и, отскочив немного назад, приняли оборонительные позы. Их губы одновременно разъехались в свирепом оскале, уши прижались к голове, плечи напряглись... Противников Андрея было пятеро: два черных волка и три серых – кто потемнее, кто посветлее. Некоторые из них были самками. Вожака стаи среди них как будто не было; по крайней мере, ни у кого хвост не поднимался выше положенного. Ни Омегу, ни знакомую волчицу Андрей тоже не увидел, но это ни капли его не расстроило: альфа-самка при их последней встрече повела себя не лучшим образом, а Омега вряд ли смог бы что-то сделать для Андрея.
Волки, рыча, медленно двинулись вперед, не сводя с напружинившегося Андрея пылающих злобой глаз, на дне которых плескался затаенный страх. Они боялись его – об этом ясно говорили их запахи, – но твердо вознамерились прогнать чужака со своей территории, пусть тот и был оборотнем. Крайний справа волк – серый с темной вертикальной полоской на лбу – подбирался как-то подозрительно: бочком, очень плавно, но при этом быстрее других, и Андрей, не позволяя ему обойти себя и зажать в кольцо, кинулся на него первым, издав сердитый вой. Волк оказался проворнее и быстро отпрыгнул в сторону, а Андрей позорно покатился по земле. Оказавшись на спине, он извернулся, чтобы вскочить, но тут над ним появилась волчья морда, и он стал бешено отмахиваться от нее передними и задними лапами. Меткий удар по носу – и противник отпрянул назад, а Андрей получил возможность перекатиться и шустро встать на все четыре лапы. Серый с полоской снова попытался наброситься на него, но Андрей ускользнул и рванул навстречу черному косматому волку, который уже мчался к нему во весь опор. Спустя секунду они столкнулись и гневно замолотили друг друга передними лапами, стараясь вытянуть вперед морду и вцепиться хоть во что-нибудь, хоть в какой-нибудь незащищенный участок шкуры, но пасть ударялась о пасть, отбивая выпад, и каждый оставался ни с чем. Сзади наскочил серый с полоской и почти ухватил ненавистный пепельно-черный загривок, однако Андрей резко дернулся, уходя от обоих противников сразу, и с ловкостью проскользнул между лапами третьего волка – тоже черного, но поменьше и с белым животом. Откуда-то выпрыгнули две светло-серые волчицы и начали синхронно атаковать, отчего Андрею пришлось бросаться то в одну, то в другую сторону, чтобы избежать укусов. Во время третьего такого скачка он случайно налетел на черного косматого волка, и тот немедленно тряханул его, схватив за шкирку, а сбоку на него кинулись серый с полоской и второй черный...
Дальше все слилось в сумасшедшую круговерть: Андрей прыгал, откатывался, вскакивал, нападал, уклонялся... Бой уже не разбивался для него на несколько отдельных схваток, все они происходили одновременно, и теперь, когда преимущество неожиданности перестало помогать Андрею, он был вынужден сражаться сразу с пятерыми противниками, и желательно было, чтобы он никого не упускал из виду. Волки окружили его, и он вертелся юлой, чтобы успеть отбиться от каждого из них, причем ветер, сердито ерошивший его длинную шерсть, постоянно норовил запорошить ему глаза песком и хвоинками. Когда налетал особенно сильный порыв, Андрей загодя зажмуривался и вслепую кидался на ближайшего волка, что не всегда выходило, но частенько путало карты всем остальным. А в середине схватки, когда пелена ярости начала потихоньку спадать, замещаясь легкой усталостью, и когда человеческая наблюдательность робко выглянула из угла сознания, он словно прозрел: волки были на полголовы ниже его! Такого не могло быть в принципе, ведь он был всего лишь переярком, а они – крепкими матерыми волками. При встрече с Омегой и альфа-самкой Андрей не обратил внимания на их небольшой рост (в конце концов, волчонок был недотепой и неудачником, ну а волчица... волчице просто не повезло с генами, но этот недостаток она с лихвой восполняла свирепостью), однако теперь он ясно увидел, что он действительно выше волков, пусть и совсем на чуть-чуть. А учитывая то, что Андрей был сейчас только волком-подростком, то в будущем его рост должен еще и увеличиться. «Это ж насколько я стану крупнее их? – ошеломленно заморгал он. – Неужели оборотни...»
Андрей отвлекся явно в неудачное время: черный косматый волк изловчился и мстительно вогнал зубы ему в бок. Это оказалось дико больно, и Андрей взвыл, вырываясь из его хватки. Его шерсть начала медленно-медленно пропитываться кровью... Что-то вдруг полыхнуло в сознании Андрея, и он, ослепший от бешенства, почти потерявший рассудок, охваченный восторжествовавшими над человеческим разумом инстинктами, с силой сомкнул клыки на передней лапе черного волка, прокусывая его плотную шкуру. Брызнула кровь, раздался хруст ломающейся кости... Черный волк как-то тоненько взвизгнул и резко отшатнулся, а возникшая на его месте светло-серая волчица в ярости хлестнула Андрея лапой по носу. Голова его мотнулась; спустя мгновение он с быстротой распрямившейся тугой пружины налетел на нее и одним движением разорвал ей плечо, снова пачкая морду в чужой крови. Волчица с рыком метнулась к его горлу, не желая оставаться в долгу, но он пригнулся, уворачиваясь, и отпрыгнул куда-то вбок. Это было серьезным промахом с его стороны: три других волка незамедлительно бросились к нему и напали на него – все одновременно. Андрей все еще был разъярен, в нем все еще бился сумасшедший гнев, парализующий сознание, но теперь этот гнев уже не помогал ему, хотя Андрей продолжал отвешивать мощные удары лапами, бешено рваться из волчьих зубов и стискивать железные челюсти на спинах, боках, плечах, чувствуя, как зубы распарывают шкуры и беспощадно рассекают мышцы, как в пасти вновь и вновь появляется вкус крови, чей одуряющий запах обжигает ноздри... Да, гнев не помогал. Просто противников было слишком много, и с этим ничего нельзя было поделать. Укушенная волчица почти сразу вступила в бой, черный волк со сломанной лапай мужественно присоединился к ней – и биться против них пятерых было чудовищно сложно, особенно потому, что никого из них невозможно было вывести из игры. Но Андрей не сдавался, теперь перед его глазами как никогда четко представала сцена из «Зова предков» Джека Лондона: ночь, мороз, две сражающиеся собаки – и еще шестьдесят псов, безмолвно окруживших снежную площадку в ожидании конца поединка. Кто-то из двоих не удержится на лапах, упадет – и стая тут же сомкнется над ним, разрывая на части. Или будь юрким, как кошка, или умри...
И Андрей дрался из последних сил, тяжело дыша и каждую секунду заставляя себя снова кидаться на противников. В его мозгу стучало: «Сказал, что не будешь жалеть себя, – так не жалей! Сказал, что не отступишь, – так не отступай! Собери волю в кулак и держись!» Но не только этот приказ, не только злоба, не только зарождавшееся отчаяние подстегивали его; в нем билась и клокотала унизительная мысль, что его вот так просто побеждают какие-то волки, а он, оборотень, не может с ними справиться. Да разве он не должен отстоять свои права на эту территорию, разве не должен поставить их на место? Разве не должен доказать, что им действительно стоит его бояться?!.. Собственно, до сих пор его спасало только то, что волки в глубине души опасались его, поэтому их атаки не были точны и смертоносны. Но что же надо сделать, чтобы они струсили и вообще остановились? Особенно если их страх постепенно отступает, так как их противник слабеет все больше и больше и скоро даже не сможет оказать им сопротивление, потому что его лапы потяжелеют, в голове у него помутится, а сознание его начнет меркнуть...
В уши Андрея ударило властное яростное рычание, и огромный светлый волк, ворвавшийся в гущу битвы, быстро разметал сородичей. Его зубы довольно чувствительно куснули за шею одну из волчиц – ту, что с разорванным плечом, – и она быстро отскочила от Андрея, сердито щуря упрямые глаза; другой чересчур настойчивый волк (с полоской на лбу) отбежал сам, не дожидаясь, пока по его шерсти тоже пройдутся острые клыки. Светлый волк-великан оскалился по очереди на всех пятерых, на случай если кто-то чего-то не понял, и медленно повернулся к Андрею, все тело которого дрожало от неимоверной усталости, но который продолжал стоять на подгибавшихся лапах, не позволяя себе опуститься на землю. На рычание у него не хватало ни дыхания, ни сил, но он все-таки делал попытки вытолкнуть из горла какой-нибудь звук, кое-как приподнимая верхнюю губу. Его нижняя челюсть немного тряслась, отчего клыки слегка ударялись друг о дружку. Полученные в бою небольшие царапины ныли лишь самую малость (благо волки не успевали толком прицелиться), но самый первый и самый серьезный укус, заработанный от черного косматого волка, ужасно болел. В обычное время ранения доставили бы Андрею приличное количество неприятных минут, но сейчас по сравнению с общим его состоянием их боль казалась легким зудом. Гнев окончательно пропал, и Андрею вдруг до слез захотелось просто рухнуть на траву и хоть чуть-чуть полежать в неподвижности, расслабив окаменевшие от напряжения мышцы. Он задрожал сильнее, уже от всепоглощающего отчаяния, и лапы едва не подвели его.
А светлый волк спокойно стоял напротив, выпрямившись и опустив шерсть на загривке. В его мудрых янтарных глазах не было угрозы, они выражали лишь твердость и уважение. Некоторое время он просто смотрел на Андрея, будто решая для себя какой-то вопрос (взгляд у него в эти моменты был немного нерешительный, в нем сквозило недоверие), а затем, отбросив сомнения, широко шагнул вперед, к Андрею, и оказался с ним нос к носу; только исстрадавшийся оборотень устало горбился, еле удерживая себя в стоячем положении, а светлый волк был прям, словно солдат в строю. Пока Андрей пытался заторможенно сообразить, отступить ему или остаться на месте (тело молило о последнем, желая покоя), могучий волк чуть наклонился и ободряюще, но в то же время почтительно положил теплую морду ему на макушку, между ушей. Успокаивающая тяжесть легла ему на голову, и Андрей, неожиданно расслабившись, на пару секунд умиротворенно прикрыл глаза. Это прикосновение доверительно прошептало ему: «Тебе больше нечего опасаться, ты признан». Напряжение почему-то сразу отпустило его, но при этом в голове его обозначилась ясная, отчетливая мысль: в этот момент ни в коем случае нельзя быть слабым. Он уверенно отстранился и, собрав оставшиеся силы, вытянулся во весь рост перед неожиданным спасителем. Тот был вожаком, это не подлежало никаким сомнениям, и Андрей даже не понял, по каким признакам он это определил: то ли по властности, то ли по внушительному виду, то ли по умным серьезным глазам... Волк просто был вожаком – и всё тут. Его возраст Андрей не смог бы назвать точно, но шерсть новоприбывшего была очень светлой, а на морде, животе и лапах и вовсе цвета снега. Не всем это известно, но волки к старости белеют – точно так же, как седеют люди. Конечно, само по себе это не служило показателем преклонного возраста вожака (в конце концов, есть ведь волки, белые от природы), однако сейчас, когда тот стоял так близко, было понятно: он немолод. Немолод и опытен, а это о многом говорило.
Глаза Андрея и вожака были сейчас напротив, и это означало, что они одного роста: нескладный переярок и могучий матерый волк... Это было просто дико по своей сути, но при этом вполне реально. Более того, происходящее обрело глубинный смысл, который соткался из двух прямых, гордых волчьих фигур, замерших друг перед другом; они чем-то выделялись, они неуловимо отличались от других пятерых волков, настороженно мявшихся в стороне. Эти двое не только были одного роста, у них теперь были равные права, и этот закон зарождался прямо здесь и сейчас, возникая из их соединенных взглядов. Андрей вырвал его зубами и когтями, настояв на своем с помощью сегодняшней жестокой битвы, а вожак безмолвно согласился, что тот, как оборотень, действительно обладает определенными правами. Однако было бы ошибкой считать, что власть теперь в лапах Андрея: вожак только позволил ему встать на ту же ступеньку, которую занимал он сам, но вовсе не признал его главенство. Они были равноправны. Это касалось всего, кроме стаи, потому что каждый остался при своем.
Оценив уступку вожака по достоинству, Андрей преисполнился к нему благодарности: для волка она была во всех отношениях невыгодна, но тот, тем не менее, не отступил. Оборотень признательно склонил голову, выпрямился и еще раз уважительно поднял глаза на вожака. Тот сдержанно моргнул и, повернувшись, уверенно направился в лес, а за ним нехотя потянулись члены стаи, то и дело оборачиваясь, чтобы бросить на Андрея враждебные взгляды. По-видимому, они не до конца поняли смысл сцены, которой были свидетелями, и считали, что победа осталась за Андреем, а их вожак проиграл – потому что не прогнал наглого захватчика, вторгшегося на их территорию. Андрей сообразил, что частично это заблуждение возникло оттого, что он продолжал стоять на месте, тогда как волки покидали поле битвы. Он поспешно попятился, развернулся и заковылял прочь, слегка подволакивая лапы. Ему оставалось надеяться, что волки поймут свою ошибку.
Андрей прошел шагов двадцать, не больше, и за это недолгое время из него успело выветриться почти все воодушевление, которое внушила ему встреча с вожаком стаи. Лапы «вспомнили», что уже давно должны были налиться тяжестью, укус на боку заныл с новой силой, отзываясь грызущей болью на каждый толчок сердца, а голова устало склонилась к земле – держать ее высоко стало почему-то неимоверно трудно... С натугой хватая пастью воздух, Андрей медленно развернулся и мутным взглядом посмотрел назад: ага, волков как будто уже не видно среди сосен... Он с облегчением выдохнул и несколькими неестественными, дергающимися движениями опустился на хвойный ковер. Совершенно опустошенный, он уронил голову на землю, и веки его сами собой упали – но сознание все-таки осталось с ним, погрузившись в подобие вязкой дремоты. Несколько минут прошли в сладостном покое, мягким туманом окутавшем Андрея, и он едва не уснул по-настоящему, отдавшись притягательному расслаблению...
...однако по боку медленно, дразняще заскользила струйка крови, и он мгновенно встрепенулся, вырывая себя из объятий Морфея. Вымотан он или не вымотан, но его раной никто, кроме него, точно не займется... Преодолевая утомление, Андрей кое-как привстал, повернул голову и разглядел наконец укус, так долго коловший его шипами боли. К его вялому удивлению, тот оказался не таким уж страшным на вид, как ему казалось, и к тому же не особенно-то больших размеров. В некоторых местах даже начала образовываться бурая корочка из запекшейся крови. Но как ни хотелось Андрею забросить это дело (а, и так заживет!), он все равно нагнулся и отважно лизнул рану, очищая ее от приставшей грязи. Раньше ему никогда не приходилось делать ничего подобного, в том числе и тогда, когда он расцарапал лапу о сучок, поэтому это было для него в новинку. Укус раздражительно запульсировал болью, недовольный, что его потревожили, но это не остановило Андрея, и он, преисполненный отчаянной решимости, энергично заработал языком. Неприятные ощущения постепенно стали утихать; во многом этому способствовало то, что Андрей сам определял, когда причинит себе боль и насколько сильным окажется нажатие на укус. Если бы какой-нибудь человек взялся сейчас промывать ему рану, Андрей понятия бы не имел, когда ожидать новой вспышки боли. Он напрягался бы, нервничал, дергался при каждом прикосновении... А так он был ко всему подготовлен и шел на это осознанно, даже не допуская мысли, что смывание частичек грязи окажется безболезненным.
Кровь потихоньку начала останавливаться, и Андрей, повинуясь интуиции, перестал ее слизывать. Незачем напрасно тревожить рану, когда она и без того неплохо подживает. Так можно и вред себе причинить! Сильный ветер, продолжавший бушевать среди деревьев, приятно обдувал укус холодком, отчего становилось легче терпеть боль. Андрей удовлетворенно прижмурил глаза и облизнулся было... но тут же поперхнулся и снова, только уже медленно провел языком по губам. Он почувствовал во рту вкус чужой крови и моментально вспомнил, как его клыки мстительно вгрызались в плоть, разрывая шкуры и погружаясь в мясо... Андрея начало подташнивать, и он, поспешно наклонившись к одной из царапин, рьяно занялся ее вылизыванием, чтобы перебить страшный привкус крови своею собственной, родной кровью. Даже луна оказалась бессильна подавить всколыхнувшийся страх и усмирить человеческое сознание. «Это что, правда был я? – содрогнулся Андрей. – Да что же... Да как же...» Он сглотнул и попытался выбросить из головы ужасающие воспоминания, но они продолжали издевательски стоять перед глазами, заволакивая всё алой кровавой пеленой. В его мысли ворвался какой-то холодный голос и безучастно процедил: «Хотел быть волком – ты им стал. А заодно заполучил все волчьи инстинкты, без которых быть зверем невозможно. Вот и смотри, что из этого вышло».
«Неужели теперь я буду до конца жизни бояться самого себя?» - потерянно подумал Андрей и поднял голову к хмурым небесам. Очень низко, будто бы над самым лесом, неслись мрачные темные тучи, гонимые ветром, и сквозь них не проглядывала ни одна звезда... Теперь Андрей был бы рад увидеть даже мерцание ненавистной луны, которое разогнало бы его беспросветное отчаяние! Всё лучше, чем тонуть во мраке, задыхаясь от страха и безнадежности. «Я все-таки добился уважения волков, но какой же ценой? Да, теперь я могу свободно разгуливать по их территории и не опасаться, что меня загрызут за нарушение границ, но мне пришлось пролить кровь, прежде чем меня признали. Разве оно того стоило?»
Вспышка молнии разогнала тьму спустившейся ночи и тут же погасла, заставив Андрея торопливо моргать глазами, чтобы цветные круги, заметавшиеся перед ними, пропали. В небесах громыхнуло, и ветер разом задул сильнее, хотя это, казалось, было невозможно. Вновь молния, и еще одна, и еще... Они сверкали почти без перерыва, яростно исчерчивая тучи белыми зигзагами, и гром даже не успевал откликнуться на каждую из них, поэтому его раскаты практически сливались в один – оглушительный, гневный, пугающий... Позабыв об усталости, Андрей поспешно уполз под дерево и съежился в его корнях, в страхе задирая голову. Внутри у него все переворачивалось, когда в уши врывался очередной рассерженный рык грома: ему чудилось, что это сама Природа обрушивает на него свои ругательства, наказывая за то, что он устроил эту безобразную драку, в которой досталось прежде всего ему самому. После всего, что сегодня произошло, вполне можно было ожидать, что ему послали заслуженную кару, которая наконец вправит ему мозги и сделает шелковым...
Где-то далеко небо рассекла новая молния, но она не потухла, как ее безобидные предшественницы, а понеслась к земле и ударила во что-то – ввысь взметнулось рыжее пламя... Андрея как будто подбросило; он мгновенно оказался на лапах и вытянул шею, тревожно вглядываясь в увеличивающееся зарево. В груди что-то вспыхнуло и стало неистово кидаться на ребра, подталкивая его вперед: ну давай, двигайся, ты должен быть там! Андрей дернулся было в сторону зарева, но тут же усомнился: «Стоп-стоп-стоп, куда это я? Навстречу смерти в лесном пожаре? Э нет, так не пойдет!» Он решительно отвернулся и, вжав голову в плечи, зашагал в противоположном направлении, однако сразу остановился и неуверенно оглянулся. «А если подобраться чуть ближе и посмотреть из безопасного места? – спросил он сам себя, с неудовольствием понимая, что медленно и безнадежно увязает в болоте новой авантюры. – Я же не буду соваться прямо в огонь, я только узнаю, в чем дело. В конце концов, с того самого момента, как я стал оборотнем, предчувствия меня еще ни разу не обманывали... Думаю, к ним надо прислушаться и на этот раз, хотя я не представляю, что можно найти там, кроме огня».
Андрей резко выдохнул, наскребая остатки мужества, и рванул с места, спустя считанные метры переходя на галоп. Рана снова взорвалась болью, откликаясь на работу мышц, но Андрей, стиснув зубы, проигнорировал ее, хотя она продолжала напоминать о себе во время каждого недостаточно плавного прыжка. Стараясь не обращать на нее внимания, он стремительно мчался по лесу и мимоходом радовался тому, что усталость отступила, – а ведь буквально только что он едва мог передвигаться! Полежать ему довелось совсем недолго, но его тело, полностью отдавшись отдыху и неподвижности, успело жадно впитать такие необходимые новые силы. У Андрея открылось второе дыхание, и теперь он быстрыми скачками несся вперед, чувствуя возбужденный стук крови в ушах и нетерпеливое дрожание в груди. Как будто и не было ужасной слабости и сонного состояния! Андрей заподозрил было, что все дело в луне, но вспомнил, что такое уже случалось с ним: еще в бытность человеком он иногда так уставал, что просто падал на стул и блаженно замирал, а потом, спустя минут пять, бодро поднимался и еще некоторое время мог быть на ногах. «Ну что ж, очень даже пригодилось», - рассеянно подумал Андрей. В этот момент между стволами деревьев, уже сменившихся с хвойных на лиственные, замаячили огненные сполохи, и он, немного поднажав, вылетел на опушку.
Увидев открывшуюся ему картину, Андрей торопливо попятился и невольно присел, поджав хвост. Горел дом Павла... Обычно возвышавшееся позади огромное дерево рухнуло, охваченное огнем, и уперлось верхушкой в крышу, начисто снеся стволом забор; видимо, в дерево-то и попала молния. Пламя, давно перекинувшееся на дом, алчно лизало стены, в небо устремлялся столб черного дыма, а во дворе причитали женщины в куртках поверх ночных рубашек, плакали растрепанные дети, метались полуодетые мужчины, бряцая ведрами с водой – такими маленькими, жалкими на фоне рвущегося вверх, гудящего огня... Андрей прямо-таки остолбенел при виде стольких людей, но тут же вспомнил: к Павлу неделю назад приехали погостить братья и сестры со своими семьями, потому-то у него и было сейчас полно народу, да вдобавок тут уже суетились подоспевшие соседи. Андрей в растерянности нашарил взглядом Павла – приземистого молодого парня со всклокоченной темно-коричневой шевелюрой, – который яростно кидался то в одну, то в другую сторону, стараясь везде поспеть; временами он подскакивал к своей худенькой жене, которая судорожно прижимала к груди хнычущего младенца, и успокаивающе приобнимал ее, ни говоря ни слова, а потом мчался дальше, что-то кому-то крича...
Андрей испуганно прижал уши и заморгал: он совершенно не представлял, что ему сейчас делать. «Вот уж точно, предчувствия не обманули», - отстраненно подумал он.
Внезапно какая-то женщина, чьи длинные светлые волосы спускались ниже талии, встревоженно обернулась туда, сюда, громко охнула и закричала:
- Олечка, где Олечка? Скажите мне, где она? Кто ее видел?
- Да тут я! – отозвался грудной женский голос, почти заглушенный новым ударом грома. Обладательницу голоса Андрею не было видно: ее загораживал дом.
- И я т-тоже т-тут! – прозвучал тоненький прерывистый голосок всхлипывающего ребенка.
- И я! – это уже была девушка. Она откликнулась храбро, звучно, словно и не стояла сейчас во дворе горящего дома.
Нужно сказать, в семье, где родился Павел, был любопытный обычай: первую появившуюся на свет девочку всегда называли Ольгой. Андрей понятия не имел, почему так повелось, но относился к этому неодобрительно, поскольку из-за этого происходило много путаницы. Наверное, и самим детям это смертельно надоело. Подумать только, быть не единственной в своем роде Ольгой, а всего лишь одной из многих! Хорошо хоть Павел и его жена назвали свою дочку Маргаритой, категорически отказавшись от семейного имени.
Длинноволосая женщина, заливаясь слезами, в безысходности заломила руки:
- Да нет же – моя, моя Олечка! Доченька моя, моя малышка! Где она, скажите скорее!
Кто-то испуганно взвизгнул, люди зашумели, кинулись в разные стороны, зовя девочку кто сердито, кто в панике, кто ласково – но с дрожью в голосе... Андрей застыл; к горлу его подступал комок, в груди стремительно холодело, а удары сердца становились чаще, беспокойнее. Он и в глаза никогда не видел потерянную девочку, но крики ее матери разбередили ему душу, заставили страстно желать: «Пусть же поскорее найдут, пусть же она отыщется, пусть разнесется радостный возглас, а иначе сердце выпрыгнет из груди...»
Однако голоса стали только напряженнее, а беготня – отчаяннее. Длинноволосая женщина, то и дело пропадавшая из виду, а потом появлявшаяся снова, была, похоже, близка к истерике. Наконец она остановилась и резко повернулась к полыхавшему дому (вероятно, к входной двери; Андрею не было видно передней стены, он ведь стоял со стороны задней). Глаза женщины сделались огромными, лицо побелело – это было заметно даже в пляшущих на лице отсветах пламени...
- Не смей! – рявкнул Павел под новое грохотание грома, подлетая к ней как раз вовремя, чтобы она в решительном рывке столкнулась с ним и забилась в его стальной хватке, давясь рыданиями. – Подержи ее! – скомандовал он подбежавшему старшему брату (это был, кажется, ее муж) и, втолкнув женщину в другие не менее крепкие объятия, сам бросился к дому.
Что-то будто толкнуло Андрея в спину, и он тоже безрассудно помчался вперед, не отдавая себе отчета в том, что делает. Перескочив обломки забора, он несколькими широкими прыжками пересек двор и, оказавшись у одного из открытых окон задней стены, без колебаний перемахнул через подоконник. Передние лапы врезались в шаткий столик, и тот опрокинулся; извернувшись кошкой, Андрей чудом избежал удара острым углом в живот и удачно приземлился на пол. Комната была полна огня, дым разъедал чувствительные волчьи ноздри, а небольшое количество воздуха, что еще не было выжжено пламенем, разогрелось настолько, что легкие с трудом могли его принять. Андрей сощурился, пытаясь привыкнуть к яркому, слепящему свету, и сквозь стену огня метнулся к одной из кроватей, чтобы проверить, не спряталась ли девочка под ней. Если верить глазам, там было пусто, что же касается запахов, то сейчас Андрей мог различить только один: запах паленой шерсти, причем своей собственной. Стараясь преодолеть животный ужас, заставлявший скорее спасаться от нацелившихся на здоровый бок языков пламени, он протолкнул лапу под кровать и хорошенько пошарил там. Не мешало убедиться, что под ней действительно никого нет, дети ведь часто забиваются в такие места, когда видят пожар. В основном они делают это неосознанно, из чувства страха, вот как Андрея тянет удрать. Но в таких «играх в прятки» есть и преимущество: возле самого пола воздуха намного больше, чем, например, на высоте человеческого роста, поэтому есть шанс продержаться подольше. Это же правило сейчас помогало и Андрею, потому что тело волка позволяло ему находиться достаточно низко, чтобы дышать оставшимся кислородом.
Под первой кроватью никого не оказалось, и Андрей торопливо бросился ко второй, обжигаясь о горячие доски пола. Ему приходилось двигаться быстро или же постоянно переступать с лапы на лапу: подушечки так жарило, что он попросту не мог стоять на одном месте. У Андрея появилось такое чувство, будто он танцует чечетку на раскаленной сковороде. А вообще, было и правда похоже... «Вот когда начинаешь жалеть, что на тебе нет ботинок», - подумал он.
Выяснив, что в этой комнате пусто, Андрей выскочил в гостиную, настораживая уши в надежде услышать шум, который подскажет, где искать дальше. Дом Павлу большущий достался, ведь братья и сестры в городах обосновались; это сильно осложняло Андрею задачу. Впрочем, слух тоже не мог быть его помощником, потому что гудение пламени начисто глушило все посторонние звуки, кроме грома. Оставалось острое волчье зрение... да еще, пожалуй, шестое чувство – вот и все...
В гостиной Андрей пораженно остановился: огонь плясал на полу, на стенах, на мебели – но большой прямоугольный стол в самом центре комнаты оставался цел и невредим, только белая скатерть, спускавшаяся почти донизу, начала чернеть от копоти. Забывшись, Андрей в удивлении раскрыл рот и тут же закашлялся, глотнув дыма, но спустя пару секунд стремглав кинулся к столу сквозь пламя, прищурив начавшие слезиться глаза. Ну а вдруг? Вдруг – чудо?..
И чудо произошло. За последнее время Андрей уже много раз сталкивался с невероятными вещами (да он и сам был ходячей диковиной), но не смог сдержать высокий тявкающий возглас, когда, сунув голову под скатерть, обнаружил под столом очень маленькую девочку с коротенькими светлыми волосами, которая самозабвенно теребила складки своей легкой одежки. В детях Андрей вообще не разбирался, в семье-то был младшим, а родственничков Павла никогда в жизни не запомнил бы, поэтому он даже представления не имел, сколько девочке лет. Все его познания сводились к тому, что в таком возрасте ребенок уже умеет ходить, но лепечет пока только «мама-папа» и всевозможные звуки. Ни о чем не беспокоясь, Олечка сидела на полу и важно шевелила пухлыми губками, старательно тыкая пальчиком в большое пятно на животе, как будто от этого оно могло ожить и соскочить с ткани. Она и не осознавала, что вокруг сейчас бушует огонь, все ближе и ближе подбираясь к столу... Андрей огляделся и вдруг увидел всё таким, каким оно представлялось девочке: спадающая до самого пола скатерть была похожа на стены уютного домика, которые запросто защитят от того странного, растущего из пола рыжего существа, которого так испугались все остальные. А она умная, она не убежала, а спряталась – заползла сюда... Правда, снаружи слышится шипение и гудение того непонятного зверя, но он, наверное, просто злится, что не может тоже сюда залезть, вот и шипит! На самом деле он только пугает, а делать «кусь-кусь» не может!
Олечка вдруг подняла голову и исподлобья посмотрела на Андрея, чья волчья голова нарушила такую гладенькую, надежную стеночку. Насупившись, она с осуждением окинула его взглядом, и ее голубые глазки стали заметно темнее, прикрытые тенью от бровей. А Андрею пришла в голову неожиданная мысль: и как же, интересно, он собирается вытащить Олечку отсюда? Похоже, она настроена крайне недружелюбно и ни за что не подпустит его к себе. А если и подпустит, то непременно заревет... Силой действовать тоже не получится. Ну за что ее хватать, не за шиворот же? Будь она животным, Андрей не колебался бы, но в случае с Олечкой... Так и придушить недолго! В довершение всего надо бы поспешить, а то потолок уже угрожающе трещит...
Превратиться, что ли?
Внезапно лобик Олечки разгладился. Она приоткрыла ротик и с сомнением спросила:
- Ав-ав?
Андрей изумленно округлил глаза. Ну надо же, она сообразила, что он кто-то вроде пса! Он и не ожидал, что она на такое способна. Вдохновленный удачным развитием событий и отчасти подгоняемый подступающим жаром, Андрей, пригибаясь, быстренько забрался под стол, шагнул к Олечке и в лучших собачьих традициях лизнул ее в мягкую шелковистую щечку. Девочка прямо расцвела, прижмурилась и весело взвизгнула, игриво отталкивая его морду и едва не залепляя при этом в глаз. Андрей просиял: кажется, контакт налажен! Он цепко ухватил ее зубами за рукав и осторожно потянул за собой, отступая назад. Ни минуты не колеблясь, Олечка поползла за ним, и он тут же отпустил ее, чтобы предоставить свободу действий. Вначале он было испугался, что она сейчас ка-ак встанет, ка-ак треснется головой об столешницу... но она и не собиралась этого делать, только целеустремленно шлепала следом, словно женский вариант Маугли, который счастливо топает за своим старшим товарищем из мира животных. У самой скатерти ей вздумалось притормозить, и тогда Андрей как можно быстрее выпихнул ее наружу, не обращая внимания на возмущенный писк.
Здесь становилось все опаснее: как только они выскочили, дальний конец стола у них за спиной занялся огнем, а где-то в глубине дома посыпались доски – это рушилась крыша. Тревожно вглядываясь в языки пламени, подбиравшиеся все ближе, Андрей торопливо соображал, что ему теперь делать, а внутри что-то пугливо съеживалось, неуютно возясь под защитой ребер. Глаза сильно зудели, горло и легкие горели от едкого дыма, кое-где уже начали чувствоваться легкие ожоги... Пекло стояло такое, что, казалось, даже шерсть уже сворачивается от жара, а каково было маленькой Олечке?
«Так, всё, будем прорываться! С потерями или нет – вперед, ты, сомневающийся волчишка, а иначе вообще будет поздно!» - мысленно зарычал на себя Андрей и рванул поднявшуюся на ноги Олечку за край одежки, волоча отчаянно упирающуюся девочку за собой. Та беспомощно поворачивала голову то в одну, то в другую сторону, повсюду видя один только огонь, и начинала жалобно кривиться, готовясь заплакать. Неужели милый лижущийся «ав-ав» просто обманул ее, чтобы она пошла с ним? Так же нечестно! Олечка засопротивлялась и упрямо остановилась, ясно показывая, что ни за что не двинется с места. Андрей, почти отчаявшись, дернул сильнее и с натугой потащил ее к коридору, но раздавшийся сзади звук (сзади – это из того самого коридора, потому что Андрею из-за его обузы приходилось идти спиной вперед) заставил его вздрогнуть и стремительно обернуться, а Олечка, которую он выпустил, от неожиданности плюхнулась на пол. В дверном проеме стоял потрясенный Павел – весь перепачканный и в прожженной одежде. Несмотря на окружавшее его пламя, он застыл с раскрытым ртом и дико поглядел вначале на Андрея-волка, а затем на Олечку, которая так и осталась сидеть у того почти под лапами, морщась в попытке сообразить, будут ли ее жалеть, если она начнет хныкать.
«Пора сматываться», - понял Андрей, и в этот самый момент до его слуха донеслись какие-то слабые, едва слышные из-за рева огня жалобные звуки. Он резко повернул голову, прислушиваясь, и без промедления кинулся в ту сторону, краем глаза видя, как опомнившийся Павел поспешно подхватывает Олечку на руки. Теперь на этот счет можно было не беспокоиться.
Где-то что-то с грохотом обвалилось, и Андрей догадался, что это погибла комната, через окно которой он проник в дом, а заодно, должно быть, и две соседние... Дрожь пробежала вдоль его хребта, и он едва не поддался желанию догнать Павла, чтобы выбежать вместе с ним. Прорвавшись в брешь стены пламени, он лихорадочно осмотрелся, готовясь тут же дать деру, если окажется, что тревога была ложной, и взгляд его упал на низенький, уже начинающий тлеть диванчик. Пригнувшись к полу, Андрей впился глазами в пространство под диванчиком и, к своему изумлению, увидел там Умника. Песик скулил от ужаса и жался к стене, даже не пытаясь спастись из пожара бегством. Андрей недоуменно нахмурился: он как-то не ожидал от Умника глупости! – но ему в глаза бросилась передняя загипсованная лапка, и ему мгновенно вспомнилось, что недавно песик сломал ее, неудачно спрыгнув с крыльца. Умника пока что держали в доме, запрещая напрягать пострадавшую лапку, потому-то он и очутился в ловушке. В спешке сборов его попросту забыли, а спасти себя сам он был не в состоянии. Тут бы на всех четырех конечностях выбраться, а уж на трех...
Андрей сунул было лапу под диванчик, но ее длины не хватило, тогда он попытался протиснуть голову, чтобы выволочь пленника зубами, однако и это не вышло: она была слишком широкой, чтобы туда влезть, да и плечи не получилось бы протолкнуть. Его начала захлестывать паника, и он нервно зарычал на Умника, приказывая ему вылезать, но тот, видно, спятил от страха, потому что продолжал дрожать в самом дальнем углу, хотя диванчик уже запылал. У Андрея больше не осталось выбора, и он молниеносно перекатился по горячему полу, прямо по языкам пламени, оборачиваясь человеком, а потом, почти без перехода бросившись на живот, запустил руку под диванчик, вытянулся до боли в раненом боку и жестко схватил Умника за ошейник. Песик заерзал, завыл, даже почти укусил, но Андрей грубо вытащил его наружу и, вскочив на ноги, что было крайне непривычно после долгого пребывания в теле волка, крепко прижал его к груди, чтобы не вырвался. Сверху свалилась горящая доска, чуть не угодив ему в плечо, затем дождем посыпались другие, и Андрей, пригнувшись, бросился прочь. К окнам было не подобраться, значит, оставалась входная дверь...
Дышать стало ощутимо труднее, потому что на уровне головы Андрея воздуха было маловато, пусть упростившееся обоняние и не воспринимало запах гари так же чувствительно, как волчье. Хуже было другое: зрение тоже резко ослабло. В своем втором обличии Андрей видел настолько великолепно, что, когда он превращался обратно в человека, ему казалось, будто он полуслепой. Чтобы привыкнуть к прежнему зрению, ему требовалось время, а вот как раз этого у него сейчас и не было. Двигаясь сквозь огонь, он отчаянно щурился и задыхался от дыма, а языки пламени безнаказанно касались его одежды и жгли участки голой кожи, в особенности царапины, полученные в драке с волками. Из-за раны на боку и вовсе приходилось туго: будучи волком, он хоть как-то избавлял мышцы вокруг нее от работы, перенося вес на лапы противоположной стороны, а сейчас, двигаясь на двух ногах да вдобавок таща упитанного Умника, он заставлял мышцы напрягаться без остановки, отчего рана вновь начала кровоточить.
Когда впереди показался дверной проем с бархатной, расслабляющей тьмой, Андрей был в жутком состоянии. Жалкие крохи оставшегося воздуха так разогрелись, что отказывались проникать в легкие, и у Андрея начало шуметь в голове. Лицо иссушилось от жара, в горле кошмарно запершило, а сжимавшие пса руки опустились так низко, что пришлось согнуться чуть ли не вдвое. Но путь к спасению лежал через вздымавшиеся почти до потолка языки пламени, а пол был во многих местах прожжен, и могло случиться так, что заплетающиеся ноги ступят не туда, он споткнется, падение завершится в огне... Андрей зажмурился, задержал дыхание и, отворачивая лицо, кинулся прямо сквозь пылающую стену. На миг стало так жарко, что дух вышибло из груди, а Умник взвизгнул от боли и ужаса, но спустя секунду они вылетели к тому, что осталось от дверей, и вывалились наружу, на полуобгоревшее крыльцо. Доски захрипели, застонали и провалились, увлекая человека и собаку за собой. Андрея крепко приложило обо что-то твердое, а потом он выкатился на утоптанную песчаную дорожку и оказался в метре от крыльца полыхающего дома. Спасение!..
Андрей кое-как отполз подальше и скорчился на четвереньках, упираясь локтями в землю и свешивая голову вниз. Вначале он просто жадно дышал, хватая пересохшими губами свежий ночной воздух, но его почти сразу сотряс приступ нестерпимого кашля, который уже долгое время копошился у него в горле. Содрогаясь всем телом из-за щекочущейся, раздраженной дымом гортани, Андрей задним умом понимал, что его одежда какая-то чересчур горячая, даже, возможно, горящая, но все его старания прекратить кашель и хоть что-нибудь сделать оканчивались ничем.
- Андрей?? А ты-то что в доме забыл? – раздался рядом крайне изумленный голос.
На Андрея поспешно опрокинули ведро воды, и это сразу чудесно остудило его, позволив блаженно расслабиться. Даже кашель прошел, и он смог задышать полной грудью.
- Да я... – хрипло начал он, предпринимая попытку сесть, но робко высунувшийся из-под него Умник одним своим видом смог ответить на все вопросы.
- Умник, ты ли это? – еще больше поразился говоривший. Это оказался еще один старший брат Павла, курчавый темноволосый Антон, как выяснил Андрей, подняв глаза. Как Павел был одноклассником Васьки и Сережки, так и Антон когда-то учился с Сашей. – Ну как, Умник, живой, что ли? Прости, старина, мы тебя позабыли! А теперь скачи куда-нибудь на здоровых лапах, не мешайся под ногами, с домом бы разобраться!.. А ты молодчина, Андрей, прямо герой! – Антон подал Андрею руку, и тот с его помощью кое-как поднялся на ватные ноги. – Здорово спас собаку, красиво! Хоть фильм снимай!
Он хотел сказать что-то еще, но у них над головой в очередной раз громыхнуло, заглушая его слова, и тучи наконец прорвал долгожданный ливень. На землю сплошной стеной хлынула вода, вначале будто лениво, замедленно, но с каждой секундой все убыстряясь, убыстряясь... Шум дождя наполнил весь мир, холодные струи обрушились на головы людей и на дом, доживавший свои последние минуты. Огонь шипел, чадил, рвался выше и выше, но его прижимали ниже и ниже, и он гас, гас, гас... Языки пламени гибли один за другим, образовывая расширяющиеся просветы, и двор постепенно накрывала темнота. В глубине дома еще мерцало что-то рыжее, непокорное, но оно быстро затухало, заливаемое бесконечными потоками воды, и напоминало скорее не пожар, который только что пожирал дом, а едва тлеющие угли костра...
Двор взорвался восторженным детским визгом, аплодисментами, радостными криками взрослых, хохотом, свистом... Все: и бывшие хозяева дома, и соседи, примчавшиеся на помощь, – все были грязны, обсыпаны пеплом, мокры до последней нитки, но ликующе вопили, и хлопали друг друга по плечам, и обнимались... Андрей подставил дождю дрожащие, покрасневшие ладони (подушечки лап таки обгорели, касаясь горячего пола) и со вздохом облегчения замер, чувствуя, как вода стекает по его телу и милостиво остужает многочисленные царапины и ожоги. Кожа, ставшая в пожаре сухой и шелушащейся, напитывалась влагой и словно оживала. Под опущенными вéками еще мелькали отблески слепящего пламени, но стоило открыть глаза – и все это пропадало, растворялось в мягком, успокаивающем зрение полумраке...
- Андрей, Андрей! – выкрикнул кто-то, и какой-то непонятный вихрь, налетев на него, заключил его в объятия. Андрею потребовалось некоторое время, чтобы заторможенно сообразить: а ведь это мама! Пока он опомнился, она успела раз десять поцеловать его и раз пять прижать к себе. – Ну нельзя же так... Не предупредив... – жалобно пробормотала Марина Викторовна, на секунду выпуская его и нервно стряхивая капли со своего мокрого плаща.
Чуть опоздав, появились отец и Саша – не чище всех остальных, зато тоже в плащах, как и Марина Викторовна.
- Что ж ты так: ушел, и нет тебя, хотя ночь на дворе, – без гнева, но с укором прогудел Евгений Васильевич, положив тяжелую руку на плечо младшего сына. – Ну хоть бы сказал, что задержишься.
А Саша рассерженно выпалил:
- Где ты был-то, скажи! Дёмку спрашивали – не видел тебя, в конюшню пошли – так там тебя уже не было, а где еще искать – не знали! Почему домой-то не вернулся?
- Да я... почти уже вернулся, - неловко проговорил Андрей, опуская глаза и неосознанно глотая затекающие в рот струйки воды. – Но вот, пожар увидел... И сразу сюда...
Ни слова неправды, однако все равно очень неприятно на душе...
Тут вмешался Антон:
- Да не нападай так, Шелестов! Парень вот собаку спас, а он кипятится. Сам небось не смог бы!
- Собаку спас? Это Умника, что ли? – удивился Саша, другими глазами глядя на Андрея. – То-то я смотрю, детишки от пса не отлипают, чуть ли не целуются с ним! Выходит, в огне побывал.
- Ну да, побывал, а вытащил его Андрей! – гнул свое Антон. – Чего ж пацан весь обожженный, по-вашему?
Лицо Марины Викторовны было мокрым от дождя, но Андрей был готов поспорить, что глаза ее увлажнились.
- Хорошо поступил, сынок, - едва слышно прошептала она. – Собака – тоже живое существо, она достойна спасения. Но все-таки так рисковать... рисковать жизнью...
Андрею снова показалось, что он их жестоко обманывает. Он вовсе не за Умником полез в огонь, а за Олечкой! Он даже понятия не имел, что песик тоже в опасности! И... и уж конечно, если бы Умник не подал голос, он бы его попросту не заметил, как ни стыдно это признавать!.. Но не скажешь же им про Олечку...
Мама снова сжала Андрея в объятиях, и он невольно издал полустон-полуоханье: она случайно задела его многострадальный бок.
- О Господи, а это что такое? Какой ужас! Женя, Женя, ты только погляди! Андрей, неужели это Умник тебя покусал?
Мысли Андрея заметались. Огромнейший волчий укус – и вдруг дело зубов низенького песика двадцати пяти сантиметров роста?..
- Да ты что, мам! – поспешно выпалил он, прикрывая рану. – Какой Умник, у него ж челюсти маленькие! Это... это... Тимур.
- Тимур? – ахнула Марина Викторовна. – Нет-нет, не прячь, покажи... Убери руку, говорю, я должна посмотреть! – Она расширившимися глазами уставилась на безобразный укус, обрамленный клочьями окровавленной ткани, и с негодованием воскликнула: - Тимур, значит? Ну что ж, Тимур у меня сегодня ушей лишится, точно говорю! Да я...
- Погоди-погоди! – торопливо забормотал Андрей, сгорая от стыда за то, что оговорил бедного Тимура. – Не нужно ничего с ним делать, он же просто пожара испугался!
- Испугался! – презрительно фыркнула Марина Викторовна.
- Да, испугался! Вот и цапнул меня по ошибке, не за того принял! Не сердись на него! Ну столкнулись с ним тут недалеко... Он ведь часто без привязи бегает, на свободе... Пап, ну хоть ты ей скажи!
Евгений Васильевич, который успел убедиться, что рана не представляет угрозы для жизни Андрея, с усмешкой наблюдал за происходящим. Услышав отчаянный призыв сына, он тоже вступился за Тимура:
- Прости уж пса, обознался, видно. Может, за вора Андрея принял... Чего только в такой нервотрепке не случается!
- Что, и ты против меня, да? – возмутилась Марина Викторовна.
Она, нахмурившись, посмотрела на Андрея, на мужа, на откровенно хихикающих Сашу и Антона... и вдруг расхохоталась, смущенно закрыв лицо руками. Остальные немедленно рассмеялись в голос, и обстановка тут же разрядилась. Дождь тоже к тому времени сделался мягче, как будто почувствовал, что пора утихать, и уже не хлестал с такой силой и яростью. Теперь можно было различить даже отдельные капли, задумчиво падавшие с неба.
– Ну ладно, ладно, победили... – сквозь смех выдавила Марина Викторовна, утирая выступившие слезы и заодно смахивая с лица струйки дождя. – Ну не убила бы я этого несчастного пса, что ж так его оборонять...
- А толку было бы наказывать, - пожал плечами Саша, - Тимур все равно не понял бы, за что получил трепку. Так у собак заведено: долго провинность не помнят, особенно если память не подкрепили нагоняем.
Андрей поспешил вставить:
- Да моему обидчику уже досталось от меня на орехи, не беспокойтесь.
«И снова чистая правда, - не без горечи подумал он. – Наверное, перекушенная лапа нескоро заживет. Может, он и хромать из-за меня будет».
- Ну вот, - с удовлетворением сказал Евгений Васильевич, дружелюбно притягивая жену к своему боку. – К тому же Андрей – парень крепкий, на нем быстро заживет. Незачем копить обиды.
Марина Викторовна согласно кивнула, но сразу встрепенулась и быстро подняла голову, чтобы видеть его лицо, которое находилось на изрядной высоте над ней.
- А как же перевязать? – заявила она тоном, не терпящим возражений, в котором явственно слышались капризные нотки.
Евгений Васильевич засмеялся и легонько надавил пальцем на ее крохотный носик, другой рукой продолжая обнимать ее за талию. Марина Викторовна негодующе запыхтела и отвернулась.
- Много ткани рвать придется, рана-то на боку, - еще улыбаясь, рассудительно заметил отец Андрея. – Да и нет надобности перевязывать: кровь уже перестала идти. Уж потерпит он как-нибудь до дома, ничего с ним не станет... Правда, Андрей? И вообще, нашла, кого жалеть. Лучше вон о Пашке вспомни, ему куда хуже приходится. Жена, ребенок (семья, как-никак!) – а дома лишился... Хорошо хоть деньги и документы спас, уже головной боли меньше. Ему бы Андреевы проблемы...
Андрей от неожиданности поперхнулся: слова отца были наполнены для него совсем другим смыслом. Н-да, не понимаешь ты, папа, о чем говоришь. Тут еще можно поспорить. Проблемы оборотня – серьезная штука... Иногда даже клыкастая и пускающая кровь... «Но с этим покончено, - напомнил он себе. – С волками я пока разобрался, так что Павел, пожалуй, несчастливей будет».
- А ведь верно, - посочувствовала Марина Викторовна. – Бедняга, никому такого не пожелаешь. А где он, кстати?
Антон сориентировался первым:
- Вон там, видите? Давайте-ка подойдем!
Они еще издалека увидели, что Павел стоит в небольшой толпе и что-то говорит, возбужденно размахивая руками. Люди недоверчиво качали головами, в том числе и его собственные сестры и брат, а жена смущенно прятала глаза, будто безмолвно прося за него прощения. Приблизившись, они смогли разобрать слова, и Андрея сразу будто током шибануло.
- ...Да точно вам говорю, я видел в доме волка! И он на самом деле тащил девочку к выходу!
- Ага, щас! Не выдумывай! – небрежно отозвался седоватый Петрович. – Где это видано, чтобы волки кидались в пожар за-ради человека! Если б так было, их бы давно приручили и в МЧС устроили!
- И ничего я не выдумываю! – вскипел Павел. – Я даже все детали запомнил! Молодой был волк, года два, не больше, а глазищи зеленые-зеленые, у нормальных волков таких не бывает!
Андрей невольно уставился в землю, как будто Павел того и гляди обернется, увидит его глаза и с победоносным видом крикнет: «А вот и он, кстати, только в человеческом виде!»
- Хорош врать-то! – с издевкой заявил местный пьянчуга Федор. – Зеленых глаз у них не может быть!
- Еще как может, я ж видел! – возмутился Павел.
- Нет, никак не может быть, только желтые!
Павел насмешливо прищурился:
- И многим волкам ты в глаза заглядывал?
А Андрея так и подмывало сказать: «У волков радужка еще и не таких цветов бывает! Волчата вообще до трех месяцев голубоглазые!»
Какая-то женщина жалостливо вздохнула:
- Что ж вы на человека накинулись? Он дом потерял, в конце концов. Тут каждому волки начнут мерещиться!
- А я вот верю! – вступил в разговор Антон, проталкиваясь к брату. Он успокаивающе положил руку на плечо Павла, уже готового взорваться, и предложил: - Ты лучше еще раз расскажи, поподробнее! Сейчас мы с них со всех спесь собьем!
Павел уже открыл рот, все еще сердясь, но тут из толпы высунула нос тетя Люба, старательно запахивая старенький плащ-дождевик.
- Чаго спрачаецеся? – с любопытством спросила она, поглядывая то на Павла, то на Антона, то на сгрудившихся вокруг людей.
- Да вот, теть Люб, - начал Антон, быстро разобравшийся в этой истории, - Пашка когда в огонь полез, он волка увидел, представляете? И волк этот Олечку... ну, самую младшенькую... спасти пытался. А все вот эти, - горячась, он возмущенно окинул взглядом толпу, - не хотят верить в это! Говорят, придумал он! А толку ему придумывать про волка этого несчастного, про его зеленые глаза, если... ну... не до шуток ему сейчас? Не такое время, чтобы какую-то чепуху...
- Якія-якія вочы? – неожиданно перебила тетя Люба.
Распалившийся Антон не сразу понял, о чем она.
- Чего? – недоуменно переспросил он.
- Вочы якога колеру былі, пытаюся! – несколько раздраженно отозвалась тетя Люба. – У воўка таго, пра якога кажаш!
Антон покосился на Павла и слегка пожал плечами. Тот растерянно кашлянул и пробормотал:
- Ну... Зеленые...
Тетя Люба торжествующе подняла указательный палец и со значением сказала:
- Вось! Мне таксама не верылі, калі я расказвала пра зеленавокага воўка, таму ён вырашыў паказацца яшчэ раз, каб пацвердзіць мае словы! Ну што, бачыце цяпер, што я гаварыла праўду?
Павел выглядел ошеломленным.
- Вы что, тоже видели этого волка? Когда?
- Да нядаўна! – радостно сообщила тетя Люба. Ее наконец-то слушали! – А ты што, яшчэ не ведаеш? Табе не расказалі?
- Нет, не рассказали... – покачал головой Павел.
- От і добра, я сама гэта зраблю! Маглі такую дурасць звярзці , што потым я б і сама ў ёй не разабралася… Карацей, слухай! Аднойчы я заўважыла, што за адной з маіх курэй воўк назірае. Гэты быў звычайны, як і ўсе астатнія воўкі. Зразумела, я неадкладна напусціла на яго Цімурку, не магла ж я проста стаяць і глядзець, як маю курыцу крадуць?
«Именно это вы, тетя Люба, и делали, - усмехнулся Андрей. – Стояли и просто смотрели, а «Тимурка» за вас отдувался...» Ему было немного странно слушать историю, в которой он сыграл главную роль. Но если люди немного пообсуждают Андрея-волка, то ни ему, ни Андрею-человеку это ничем не будет угрожать, так что беспокоиться по этому поводу не нужно. Он должен реагировать так, как обыкновенный мальчишка, а не как волк, о котором говорят... Его все равно не раскроют.
- Цімурка ўжо амаль загрыз яго, - невозмутимо продолжала тетя Люба, как будто речь шла о том, что ее пес расправился с банальнейшей костью из супа, - аднак няведама адкуль выскачыў яшчэ адзін воўк – той самы, зеленавокі! Зусім малады, нават не мацеры, але амаль такі ж высокі, як Цімур, і гэта не хлусня ! Ён накінуўся на майго беднага сабаку, яны сталі біцца… - Тетя Люба всхлипнула и украдкой вытерла глаза уголком платка. – Ну вось… Потым Цімурка неяк вырваўся і схаваўся , а воўк…
- Ну уж нет, вот в это не поверю! – с ухмылочкой заявил Федор, скрещивая руки на груди. – Тимур не мог испугаться какого-то молодого волка, он сам кого хочешь напугает!
- Ну і не вер, калі такі дурны! – не на шутку разозлилась тетя Люба, и из ее голоса разом пропали слезы. – Цімурка спужаўся, таму што гэты воўк быў важаком воўчай зграі, вось як!
Андрей оторопел: с чего она взяла, что он вожак? Это было так же нелепо, как назвать свирепую альфа-самку неразумным волчонком! Необоснованные слова тети Любы можно было объяснить только тем, что она пыталась своей небольшой ложью оправдать позорное отступление Тимура.
- Ну да, вожак, как же! – совсем развеселился Федор, и на этот раз к нему присоединись некоторые из присутствующих. – Сами же говорите: молодой совсем! Какой из него вожак?
Тут в разговор вступил Евгений Васильевич:
- Зимой мне довелось увидеть прежнего вожака, так вот он был в прекрасном состоянии. Пусть и староват, но вполне еще крепок. С какой стати он уступил бы свое место двухлетнему юнцу? Тому ведь примерно столько было, да, Павел?
Павел осторожно кивнул и добавил:
- Ну, если только я видел того самого, что и тетя Люба.
А Саша слушал-слушал да и вставил:
- Да этот ваш зеленоглазый в любом случае не может быть вожаком, ведь волки в два года только-только достигают половой зрелости. Стая просто не захочет подчиняться ему, я правильно говорю? А становиться отцом волчат, по-моему, и вовсе рановато. Сам едва повзрослел, куда там...
- Правильно! Согласен! – с энтузиазмом одобрил Федор, энергично кивая. – Вот это я понимаю – образованный человек! Сразу видать, что в столице учился!
Андрей похлопал глазами и тихонько спросил Сашу:
- Откуда знаешь про совершеннолетие в два года?
- Чисто случайно у меня брат – любитель волков, - усмехнулся тот. – Тут бы любой поневоле нахватался.
Андрей очень смутился.
Петровичу все это надоело, и он выпалил:
- Ладно, сошлись на том, что он не вожак! Предлагаю...
- Як сышліся? – очень возмутилась тетя Люба. – Я яшчэ галоўнага не сказала! Гэты воўк свой хвост як важак трымаў, вось! Што на гэта скажаце?
Андрей нутром почувствовал, что произошло нечто для него очень важное. Хвост держал как вожак? Так значит, он альфа-самец? Поразительно, а ему и в голову не приходило проследить за своим хвостом! «Может, звери потому меня и опасаются, что видят во мне альфу? – задался вопросом Андрей. – Когда я в волчьем облике, властно поднятый хвост не позволяет им забыть, что перед ними высшее животное... Ну а когда я человек, с этим и запах справляется. Но самое важное не в этом, важное я услышал чуть раньше... Саша сказал, что волки достигают половой зрелости в два года. Я-то и без него это знал, но нужно было произнести это вслух, чтобы я сообразил... Судя по всему, «хвост вожака» достался мне вместе с волчьей сущностью, а волчья сущность проявилась точнехонько в момент моего взросления как оборотня! Это означает, что с совершеннолетием оборотни получают еще и стремление во что бы то ни стало быть вожаками, то есть это заложено в нас природой! Можно сказать, мы вожаки от рождения!.. Уф, я пока и не представляю, что это мне дает, но открытие просто поразительное! Надо же – вожак...»
Антон придвинулся к тете Любе и миролюбиво проговорил, стараясь ее не задеть:
- Но ведь мы уже пришли к выводу, что этот волк не может быть вожаком, разве не так? Подумайте хорошенько, вдруг вы... ну... случайно ошиблись?
Андрей ожидал, что за этим последует очередная вспышка негодования, но тетя Люба неожиданно засомневалась.
- Нават не ведаю, - неуверенно протянула она. – Зараз я ўжо не магу ўпэўнена адказаць. Можа, я і сапраўды памылілася… Можа, гэта быў самы звычайны воўк…
Андрею было трудно сейчас сообразить, какой вывод людей для него будет лучше: то ли он вожак в их глазах, то ли нет... Он махнул на это рукой и решил, что нет никакой разницы, кем его посчитают. В конце концов, он же не собирается постоянно быть у них на виду! Это только сегодня форс-мажор... да еще в тот день, когда Омега объявился...
Павел почесал в затылке и задумчиво спросил:
- Но если он обычный волк, то почему пришел сюда и кинулся в огонь? Ну не мог же он подслушать нас и понять из разговора, что кто-то в опасности? Это уж совсем невероятно! Тетин Любин случай еще можно как-то объяснить: волк просто пришел на помощь члену стаи, он спас его от собаки. А что насчет сегодняшнего?
- А калі ён… дух нейкі, здань ? – громким шепотом вымолвила тетя Люба, сверкая глазами.
- Ну, это уж вообще... полный бред! – скривился Федор. – Вы еще скажите, что этот волк – душа покойника, которая не ушла в мир иной, потому что у нее остались важные дела!
- А што тут можна яшчэ падумаць? – надулась тетя Люба. – Канешне, толькі духу прыйдзе ў галаву ратаваць чалавека! Хіба не? Драпежная жывёліна не стане такога рабіць!
Тихий голос произнес:
- А мне вот все равно, дух он или не дух. Кем бы он ни был, он спас Олечку, а это главное...
Это оказалась та самая длинноволосая женщина, что во время пожара первая подняла крик из-за отсутствия девочки. Сейчас она стояла чуть в стороне и прижимала уснувшую дочку к груди, стараясь заслонить ее от дождя.
Кто-то смущенно закашлялся, многие неловко спрятали глаза. Ну еще бы, столько времени занимались ерундой: строили предположения, кем мог быть странный зеленоглазый волк! Да разве не нашлось бы дел поважнее?
Евгений Васильевич глянул на темное небо, почти уже переставшее ронять на землю одинокие капли дождя, и со вздохом сказал:
- Ладно, пойдем мы, поздно уже! Еще ведь с Андреем нужно разобраться, пострадал он маленько... А ты, Пашка, насчет дома не переживай, ты же знаешь, мы все поможем. Да и семья у тебя большая, родственников много, без поддержки не останешься. Поставим тебе новый дом, будет даже лучше, чем был. Ты держись, главное...
Взлохмаченный, много где обожженный Павел, казавшийся недавно таким возбужденным и боевым, сразу поник, невесело вздохнул и оглянулся сперва на то, что осталось от дома, а потом на жену, которая ответила ему обреченным, зябким подергиванием плеч.
- Спасибо, дядь Жень... – собравшись, негромко произнес Павел, крепко стискивая руку Евгения Васильевича.
Когда Андрей уже уходил вместе с родителями и Сашей, он обернулся и еще раз нашарил взглядом длинноволосую женщину с Олечкой. Ему вдруг подумалось: «А все-таки хорошо, что в горящем доме тогда и Павел оказался. Не смог бы я девчонку сам вытащить... Хорошо и то, что Умник подвернулся. Если подумать, не натолкнись я на него, мне пришлось бы выскакивать наружу прямо в волчьем облике, причем через дверь, к окнам-то было не подступиться! Стать человеком в такой ситуации мне бы не стукнуло в голову. Вот была бы история... Удачно, удачно все вышло!» Однако он тут же пожалел об этой мысли: это выглядело ужасно некрасиво по отношению к Умнику. Как будто Андрей использовал его, чтобы решить свои проблемы, как будто спас в корыстных целях...
«Но ведь тогда я об этом даже не думал!» - попробовал было он заглушить чувство вины. Напрасно: оно по-прежнему сидело внутри, уютно свернувшись в клубочек...
- ...Вот, в принципе, и все. Такое оно и было – начало, - хрипловато сказал взрослый Андрей и встал, чтобы налить себе воды: в горле совершенно пересохло. Рассказ о прошлом вызвал у него бурю эмоций, всколыхнул множество воспоминаний, и теперь он чувствовал себя усталым и опустошенным, как будто прожил все это заново. Он запрещал себе серьезно размышлять о некоторых вещах, ведь они расстраивали его, заставляли задуматься о тщетности собственного существования, и тогда он становился слабым, нерешительным, безвольным... Да, вероятно, не вспоминать действительно было правильным решением, но куда деваться, если неразрешимые вопросы все чаще и чаще лезут в голову?.. Да некуда. Разве что в петлю...
Андрей повернулся к Игорю и неожиданно для себя улыбнулся: тот смотрел на него так восторженно и такими большими глазами, что невозможно было не развеселиться. «Готов поспорить, он сейчас спрашивает себя, мог ли я быть в детстве невысокого роста, - мысленно хмыкнул Андрей. – Ну что ж поделать, в шестнадцать я и представления не имел, что вскоре вымахаю до метра восьмидесяти шести, а это ни много ни мало почти на двадцать сантиметров! Даже Сашка оказался ниже! Мне вот что интересно: почему вдруг так вышло? Может быть, оборотничество помогло? В конце концов, раз я как волк колоссального роста, то и как человек должен быть немаленьким. Или, возможно, свою роль сыграла нескончаемая беготня по лесу, которая заставила меня если не стать выше, то хотя бы окрепнуть и расшириться в плечах. Нельзя сбрасывать ее со счетов. Но скорее всего, всё это тут ни при чем, а я просто-напросто пошел в своего отца, так что благодарить надо только его породу... Да, со временем все проблемы решаются, какими бы пугающими они ни казались на первый взгляд. Будем надеяться, что другие трудности, доставшиеся на мою долю, как можно быстрее изживут себя, чтобы когда-нибудь я мог вспомнить о них со смехом...»
Как будто подслушав мысли Андрея, Игорь с сочувствием выпалил:
- И что, вы в самом деле так и не нашли оборотней?
- Увы, не нашел, - сокрушенно вздохнул Андрей, убирая в раковину чашки. – Ты не думай, что я искал только в близлежащих деревнях, я ведь много где был, но пока ни одни оборотень мне не встретился. Так уж вышло...
- А как вы тогда убедились, что человек не от укуса превращается в оборотня? - полюбопытствовал Игорь.
- Ну, знаешь... – Андрей кашлянул и сел обратно на стул. – Со мной много чего случалось, и... В общем, кусать людей тоже приходилось.
- Круто! – восхитился мальчик. – И что, не стали они потом волками?
- Не стали.
- Жа-алко, - протянул Игорь. – А то можно было бы своих собственных оборотней наделать. Вы были бы тогда не один...
«Эх, не понимаешь ты многого... – Андрей бросил на Игоря мимолетный грустный взгляд. – Попадется неправильный человек – пиши пропало. И секрет, и безопасность окружающих будут под угрозой. Лучше уж быть единственным оборотнем в округе, чем иметь возможность превращать людей в себе подобных и постоянно бояться, что укусишь кого-нибудь непроверенного».
Однако Андрей заставил себя улыбнуться и лукаво спросил:
- А что, после моего рассказа ты и сам не прочь стать таким, как я, да?
- Да тут бы многие этого захотели... – засмущался Игорь и попытался неуклюже сменить тему: - Я вот что подумал... Помните, вы рассказывали, что пробовали побольше узнать про своих родственников? Так вот, может, они все-таки были оборотнями, просто умело это скрывали? Ну, как вы, например. Может, они держали это в тайне, потому-то ваша мама об этом и не знала?
- Я думал об этом, - кивнул Андрей. – Да, такое возможно. Другое дело, как это проверить? Сейчас тут нельзя сказать ничего определенного, поэтому лучше не тешить себя напрасной надеждой. Это ведь очень притягательно – признать, что унаследовал всё от предков, и наконец успокоиться. О многих проблемах можно было бы уже не тревожиться, и... и это принесло бы мне облегчение... по поводу некоторых вопросов... – Андрей тщательно подыскивал слова, стараясь выразить то, о чем не хотел распространяться. – И именно поэтому нельзя себе этого позволять. Ну а вдруг насчет родственников это только домыслы? Ты не представляешь, как много это меняет. Лучше подстраховаться, нежели допустить ошибку.
Игорь смолчал, хотя Андрей видел, что ему отчаянно хочется спросить: «И что же это за «некоторые вопросы»? Что такое ужасное случится, если вы ошибетесь?» Но вместо этого мальчик тактично сделал вид, что ему все понятно, и спросил о другом:
- Кстати, так вы узнали, в какую сторону превращаетесь в полнолуние? Я имею в виду, только из человека в волка или еще и из волка в человека?
- Нет, только из человека в волка, - отмахнулся Андрей. – Это я только предположил, что может быть наоборот, а на самом деле... Ну сам подумай, с чего это вдруг волк неожиданно станет человеком? Я немного разобрался в этом и могу сказать: эти стихийные превращения происходят потому, что луна призывает волчью сущность, которая в обычное время подавляется. Наверное, звериной части души изредка необходимо давать свободу... Но беспокойства от этого, конечно, немерено. Вскоре я обнаружил, что обращаюсь в волка не только в то время, когда полная луна вышла на небо, но и в течение всего дня полнолуния! И это может происходить сколько угодно раз! Например, однажды я насчитал четырнадцать превращений за день.
- Сколько?? – У Игоря отпала челюсть. – И что, каждый раз вот так вот с судорогами, с головной болью?..
- Ну, боль только в первый раз была такой сильной, - признался Андрей. – Впоследствии стала немного меньше.
- Но все равно... Это же... Это... – Игорь просто не находил слов. – Если взять время хотя бы от восьми утра до... ну, до десяти вечера, то выходит... выходит как раз четырнадцать часов! Значит, каждый час, что ли? – У него округлились глаза.
- Ага, если бы! – кривовато усмехнулся Андрей, получая некоторое удовольствие от перечисления своих неприятностей. – Думаешь, они обязательно с одинаковыми промежутками? Как бы не так! Несколько часов может быть перерыв, а потом за сорок минут – три раза! Плюс приходится вскакивать ночью...
- Ну ад, серьезно... Бр-р-р! - Игорь помотал головой.
- А теперь представь, каково мне в армии было – с такими-то капризами организма! Просто удивительно, что один ты меня засек, к тому же не в полнолуние!
- А это легко было, - пожал плечами Игорь. – Укус на лапе, укус на руке...
- Ну да, с этим тоже всегда были проблемы. Уже сбился со счета, сколько раз меня чуть не раскрывали из-за ранений! Вот хотя бы этим летом...
На лицо Андрея набежала тень, и он умолк. Игорь, однако, этого не заметил. Он нахмурился, что-то припоминая, и вдруг просиял:
- О, вспомнил, что хотел спросить! Помните, я сознание в лесу потерял? Ну, после того как вы волков прогнали. Так вот, я хотел спросить: вы что, загипнотизировали меня, чтобы я не увидел, как вы превращаетесь?
- Да нет, какое там! – рассмеялся Андрей, позабавленный этим предположением. – Этого я не умею. Это не входит в набор способностей оборотня.
- Но глаза... Они были такие... ну... ну зеленые, другого слова не подберу! Настолько зеленые, что прямо клонило в сон! Вот я и подумал...
- Нет-нет, ты упал в обморок потому, что твои силы истощились, вот и все, - пояснил Андрей. – Хотя, конечно, это было мне на руку. Я стал человеком, отнес тебя как можно ближе к деревне и оставил вокруг побольше отпечатков своих лап, чтобы поддержать легенду о Духе Леса. Моих человеческих следов рядом не было: на снег поля я наступал только в облике волка, а когда потребовалось превратиться, отошел на утоптанную дорогу. Затем мне пришлось уйти. Во-первых, надо было показать, что я не принимал участия в твоем спасении, а во-вторых, моя рана на руке сильно кровоточила, поэтому необходимо было срочно ею заняться. – Он перевел взгляд на бинты и цокнул языком. – Я кинулся в конюшню (она было ближе всего), но не успел толком перевязать рану, ведь нужно было скорее мчаться обратно к тебе... Мне пришло в голову сбросить куртку, как будто я и правда все это время был в помещении, но я так торопился, что совершенно позабыл опустить рукав свитера. И, конечно, ты не мог не заметить рану...
- Я только одного не пойму: зачем до моей прогулки вы стали пугать меня Духом Леса, если сами им и были? – недовольно спросил Игорь.
Андрей улыбнулся:
- Надо ведь было как-то отговорить тебя от поездки в лес! Раз волков ты не испугался, дай, думаю, использую Духа Леса, вдруг сработает? Как волка меня мало кто ценит, разве что те, кому я когда-то помог, так что люди распустили немало слухов, которые я мог тебе пересказать. Правда, это не сработало, поэтому мне пришлось тебя спасать... Хорошо, что Байкал вовремя дал мне знать, что ты в опасности!
- Вижу, с волками у вас отношения не очень, - заметил Игорь, вспоминая вчерашний поединок. – Но вы же вроде договорились с ними – тогда, много лет назад. Почему они напали на вас?
Андрей тяжело вздохнул.
- Видишь ли, вожак – это тот, кто принимает все решения, в том числе и насчет меня. Волка, который, скажем так, заключил со мной соглашение, скоро не стало, и за эти пятнадцать лет мне пришлось иметь дело еще с тремя вожаками, из которых только один оказался понимающим. Как ты и сам, наверное, догадался, это относится вовсе не к вчерашнему «герою». Он водит стаю всего два с половиной года, он довольно-таки молод, он вспыльчив, он, наконец, не способен примириться с тем фактом, что я пользуюсь его территорией... На власть я не посягаю, никаких видов на стаю не имею, но он все равно бросается в драку, едва только увидит меня. Стая-то, в принципе, ничего против меня не имеет: некоторые помнят главенство прежнего, миролюбивого вожака да вдобавок уважают меня как оборотня, однако их мало и они обязаны беспрекословно слушаться нынешнего главаря. Мне уже начинает казаться, что он никогда не сменит гнев на милость, а ведь причина вражды только в том, что из-за меня один член стаи... м-м-м... отнесся к его власти легкомысленно. Это случилось, когда он едва-едва прибрал стаю к лапам, отвоевав ее у тогдашнего вожака. Летом мы как будто исчерпали конфликт, но этого волка, видимо, опять что-то не устраивает.
Игорь задумчиво прищурился.
- А это... ну... исчерпывание конфликта... Оно никак не связано с тем ранением, из-за которого летом чуть не узнали, что вы оборотень? Вы только что говорили об этом.
Андрей посмотрел на него и удивленно кивнул:
- Ну да. А ты внимательно слушаешь, молодец! Ты прав, эти два события связаны. Но знаешь, тут намешано столько деталей волчьего поведения, общения и подчинения, что лучше мы не будем в них углубляться. Скажу так: мне пришлось попотеть, чтобы наладить с вожаком отношения. Впрочем, придется заново завоевывать его доверие, ведь он опять взялся за свое, а раз так, то...
- Ой! – вдруг перебил его Игорь, уставившись на настенные часы. – Блин, как поздно! Родители меня убьют! Я пойду, ладно? Может, они пока не успели совсем разозлиться!
Он вскочил со стула и, провожаемый веселым взглядом Андрея, помчался обуваться. Мужчина неторопливо встал, вышел к нему и зажег в коридоре свет, чтобы мальчик не возился в полумраке.
Торопливо натягивая куртку, Игорь пропыхтел:
- Но вы же еще расскажете мне про оборотничество, или про волков, или вообще... про что-нибудь такое? Это так интересно!
- Расскажу, если хочешь. Проводить тебя?
- Не, не надо, тут же близко, - отмахнулся Игорь. – И все-таки... Здо́рово, наверное, быть оборотнем, да? Несмотря на этого злобного вожака, на полнолуние, на другие всякие неприятности? Здо́рово ведь, правда?
- Здо́рово, конечно, - согласился Андрей.
- Ну все, я побежал. Можете не выходить, я калитку сам снаружи закрою, я помню как. До свиданья!
- До свиданья.
Когда Андрей остался один, он задумчиво прислонился спиной к двери и, нашарив выключатель, погрузил коридор во тьму. Он рассеянно смотрел на льющийся из кухни свет, но в то же время не видел его, заглядывая в самого себя; в ушах его до сих пор звучали собственные слова: «Здо́рово, конечно». Но так ли это на самом деле? Разумеется, ему нравится чувствовать силу и ловкость своего волчьего тела; нравится упруго потягиваться после ленивой дневной дремоты, изгибаясь и зевая во всю пасть; нравится, жадно втягивая носом воздух, мчаться по лесу в сильный ветер, ерошащий длинную шерсть; нравится, наплевав на все волчьи законы, громко и продолжительно выть в ночное, усыпанное звездами небо, когда при вдохе в горло врывается холодный свежий воздух... Конечно же, всё это ему нравится... Так нравится, что он уже жить не может без этого, что с нетерпением ждет следующей свободной минуты, чтобы вырваться в лес и побыть немного красивым гибким зверем – волком...
Но он не все рассказал Игорю. Тому просто нельзя было этого знать. Он не рассказал, как в ту ночь, когда произошел пожар, он лежал в кровати, уставившись в темный угол комнаты, и не спал, хотя мышцы налились жуткой тяжестью, а мозг требовал отдыха. Андрея неотвязно мучили какие-то картины, образы, они выхватывались памятью из сегодняшних событий и ярко вспыхивали перед глазами, снова повергая его в страх. Самым ужасным было то, что они заставляли его вспоминать себя самого – или, точнее того, кем он ненадолго стал. Вот его клыки с хрустом перегрызают лапу черного волка, смыкаясь железной хваткой... Вот после меткого выброса морды чье-то плечо стремительно намокает от крови, хлещущей из глубокой раны... Вот его тупые волчьи когти безжалостно проходятся по чьим-то ушам, довольно чувствительно задевая голову... И вновь удары, укусы, толчки, наскоки – и кровь, кровь, кровь... Ее вкус стоит во рту, ее запах ударяет в нос и кружит голову, побуждая все яростнее кидаться на противника... И он кидается – бездумно, сокрушительно, с горящими злобой глазами...
Андрея била дрожь, он был словно в бреду. Масла в огонь поливали отчаянно ноющие ожоги, из-за которых хотелось то ли взвыть волком, то ли заплакать; укус на боку тоже пробудился и начал кусаться болью, как будто это не его заботливо промыли и перевязали. Воспаленные покрасневшие глаза зудели и то и дело становились раздражающе сухими. Андрей через силу выжимал из себя зевок, чтобы смочить их выступившими слезами. Правда, зевки постепенно делались все более и более натуральными, но сон по-прежнему не брал его, держа в каком-то тупом полузабытьи. А тут еще эти видения, молнией проносящиеся в уставшем мозгу...
Андрей зябко поежился и свернулся на здоровом боку в клубочек, осторожно подтянув колени к груди. «Да, я правда был тем зверем, - содрогнулся он. – Бросался, ломал кости, проливал кровь... Да, это был я, и это страшно. Без разницы, что виновата в этом луна, я все равно был опасен. В момент драки с волками я бы, может, напал и на человека, если бы тот вдруг выскочил из ниоткуда и начал нас разнимать! Очень даже легко, ведь я был взбешен, я был почти в невменяемом состоянии! Я... ох, я забыл тогда, что вообще-то, несмотря на два облика, являюсь человеком. А что будет, если в следующее полнолуние эта вспышка гнева повторится, вызванная какой-нибудь пустяковиной? Я даже не знаю, смогу ли контролировать себя. Но что, что мне делать? На прошлое я повлиять не могу: если среди моих предков и существовал кто-то, кому я обязан за такой подарочек, то ему уже ничего не выскажешь и, тем более, не попросишь все изменить. Настоящее... Хм, настоящее на то и настоящее, что оно пришло и не собирается уходить. Иногда с ним можно что-то сделать, но в моем случае никакого выхода нет. А вот будущее... Тут у меня есть шанс».
Андрей пронзал неподвижным взглядом темноту, и его внутреннее волнение не могло успокоиться даже с помощью умиротворенного сопения Саши, который спал на соседней кровати. «С самим собой я как-нибудь справлюсь... Мы еще посмотрим, победит ли волчье сознание через месяц!.. Но вот насчет других людей я не уверен. Если я и в самом деле единственный оборотень, то только от меня зависит, появятся ли на свет другие; только я буду за них в ответе; только на моей совести будет то, что они натворят, если поддадутся сидящим внутри инстинктам волка... Да, в оборотничестве для меня еще много непонятного, но я буду с этим разбираться. И если окажется, что я первый в истории оборотень, то мне надо позаботиться о том, чтобы стать последним. – Андрей длинно, прерывисто выдохнул. – Нельзя, чтобы мои способности были унаследованы, а это значит, что не должно существовать тех, кто мог бы это сделать. Если оборотничество способно передаваться потомкам, то... то я обязан отказаться от мысли о детях».
В тот миг это решение было для Андрея не таким уж разрушительным; принимая его, он даже почувствовал себя стойким и мужественным. Ну как, он ведь осмелился на такой шаг! И собрался твердо соблюдать созданный им самим Закон! В нем промелькнула искорка гордости: как мама и говорила, он выбрал себе будущее и не собирался малодушно сдаваться. Однако с течением времени триумф начал ослабевать, потому что его так называемое «будущее» обещало быть тяжким и безрадостным...
Отказаться требовалось еще и от любви.
А также от семьи – такой же большой, как у него самого тогда, состоящей из родителей и чуть большего количества детей, чем все привыкли. Где шумно, где весело, где постоянно ругаются, но неизменно помогают друг другу, где младшие ее члены постепенно становится старше и лишь спустя годы понимают, что такое оно, счастье, и есть – немного сумбурное, зато настоящее.
Но нужно было от него отказаться.
И Андрей отказался. Братья разъехались, родители погибли... Он остался один. Сохранить верность своему решению оказалось гораздо сложнее, чем он думал тогда, в жалкие шестнадцать лет, и его все чаще начало посещать страстное желание отступиться от всей этой глупости, зажить нормальной жизнью, вырваться из стальных когтей одиночества... Нет, у него были друзья, были приятели, были просто хорошие знакомые, с кем, встретившись на улице, можно было поговорить о том о сем, но он все равно ощущал себя каким-то зажатым в тиски, загнанным в определенные рамки... И сделал это он сам.
Конечно, Андреем не всегда владело пасмурное настроение. Ему удавалось надолго обо всем забывать, и это было его спасением. Он натренировался, он привык... Ему стало не так уж трудно побеждать хандру и загонять неприятные воспоминания вместе с колебаниями далеко внутрь, чтобы они не отпечатывались у него на лице. Он даже бывал по-своему счастлив – как в человеческой, так и в волчьей жизни. Но у него не могло не быть промахов, касающихся его Закона, ведь без любви человек существовать попросту не способен...
И сейчас Андрей опирался спиной на закрытую входную дверь, которой словно запечатывал ход к свободе, и с неправильной, какой-то изломанной улыбкой думал: «Игорь говорил, что я чуть ли не загипнотизировал его своим взглядом... А ведь ты тоже считала мои глаза завораживающими, причем как волчьи, так и человеческие... Эх, что же ты сделала со мной, девочка? Как тебе это удалось? И уж сколько месяцев прошло... Четыре, целых четыре... Пора бы уже забыть, разве нет? Но я почему-то продолжаю ждать... Наверное, потому, что ты сама мне так сказала...»
Андрей устало закрыл ладонями лицо и помассировал веки подушечками пальцев, а потом обеими руками взъерошил волосы и откинул голову назад, к двери, закрыв глаза. «И с какой стати я до сих пор следую этому идиотскому Закону? Гораздо проще плюнуть... забыть... освободиться от этого бремени... Да какое там, я уже не посмею – после пятнадцати-то лет! Надо пока держаться... Вот если встречу оборотня, если мы с ним во всем разберемся, тогда можно будет разом расслабиться, а сейчас нельзя... Нужно помнить, ради чего это затевалось... Вдобавок нам с тобой это в любом случае не поможет, откажусь я от Закона или нет... Эх, каким же самонадеянным глупцом я был, когда считал, что браво со всем справлюсь! А вышло все, как в мамином рассказе: я подумал, что будет легко, а на самом деле нужна была «крепчайшая сила воли», которой нельзя позволять «размягчаться». И я не буду поддаваться. Много чести душевной слабости!.. А вообще, получилось любопытно: в том разговоре с мамой я не услышал ровным счетом ничего об оборотнях, зато заполучил множество полезных фраз, которые цитирую днем и ночью в самых разных ситуациях. Быть стойким, терпеливым и так далее... Вот только, боюсь, жизнь они мне не продлевают, а укорачивают...»
Андрей открыл глаза, отнял голову от стены и утомленно посмотрел на крепко забинтованную руку, где под повязкой навязчиво пульсировала болью рана. Он глухо прошептал:
- Уж лучше бы сразу – за горло...
Автор © Листолапа. Права полностью принадлежат автору. Использование без его
разрешения строго запрещено