- Кто ты? – спросила меня подруга, самая красивая кошечка из всех, которые только живут в мире.
Я решил соврать:
- Как кто? Бродячий кот, как и ты.
Она чуть наклонила свою изящную черно-белую головку и внимательно посмотрела на меня. Взгляд ее мудрых глаз проник, казалось, в самые мои глубины.
- Тихон, - сказала она через некоторое время, - ну зачем ты мне врешь? Разве я не самое близкое тебе существо?
Я замер, внутренне содрогаясь. Соврать и обидеть ее или сказать правду, но тем самым заставить кровоточить старую рану? Я не знал, что делать. Наконец, решив, что лучшая защита – нападение, грубовато спросил:
- Муся, почему ты решила, что я тебе вру? Неужели я похож на лгуна?
И моя Муся ответила мне так:
- Тихон, ты не похож на бродячего кота. Ты более элегантен, грациозен, чем они, бродяжки, всю жизнь проведшие на улице. Твоя шелковистая черная шерсть все еще блестит, но ведь ты живешь со мной уже целых полгода! Ты не хочешь ничего мне рассказать? Я с удовольствием выслушаю.
Очарованный такой непосредственностью, я сел рядом с ней и начал мое повествование.
Я родился от домашней кошки и домашнего кота, живших в одной квартире. Квартира или дом – так называются места обитания людей. Я появился на свет восьмого марта в картонной коробке, мать накормила меня, и я уснул.
Сначала я был, конечно, слепой, как и все котята, которым еще не исполнилось двух недель, и мог лишь чувствовать свою мать, ее тепло и ласку. Я сосал ее молоко и набирался сил. Когда мать уходила, чтобы, например, поесть, сразу становилось как-то пусто, страшно, и мы с сестрой (а у меня была сестра) начинали волноваться и пищать, маленькие, лишенные возможности защитить себя в этом мире, пока еще скрытом от нас темнотой.
Когда я открыл глаза, то обнаружил, что вокруг так много всего интересного. Но я еще был слишком слаб, чтобы начинать познавать это интересное. Теперь я видел свою сестру и мать.
Но вот я еще сильнее окреп, научился бегать и, временами выползая из коробки, в которой мы спали, стал изучать окружающую действительность. Так я узнал, что в доме есть еще один представитель кошачьей породы, наш с сестрой отец, и что есть вещи вкуснее материнского молока (хозяйка, женщина хорошая, жаль, имени ее не помню, стала кормить нас тоже). Мой мир расширялся.
Чуть позже я познакомился с одной девочкой. Хозяйка называла ее Женей. Эта Женя теперь часто приходила к нам и играла со мной и сестрой. Она постоянно издавала какие-то звуки, непонятные тогда совершенно, но тем нам было интереснее. А однажды Женя взяла нас и унесла в другую квартиру.
Там я и узнал, что есть на свете Наташа. Кто она? Не знаю, до сих пор не определился. Внешне она девочка, человек, но… Муся, я не знаю, как это сказать. Она чем-то отличалась, понимаешь, отличалась от других ее сородичей. Наташа сидела в кресле – ну, это такой удобный предмет, сделанный специально для того, чтобы людям было хорошо жить в их квартирах или домах – и, увидев Женю, издала много странных звуков. Женя подошла и положила меня ей на колени.
Я смотрел на нее и ничего не понимал, не понимал того, кем она для меня станет в недалеком будущем.
А потом я оказался в моей, да, Мусечка, именно в моей квартире, месте, где я прожил полтора года. Меня с сестрой туда принесла однажды Женя. Там была женщина, которую я про себя потом звал Мама Оля. Она была матерью Жени и Наташи. Она погладила нас и прострекотала что-то на своем наречии. Затем Женя унесла нас к матери, а еще через некоторое время я поселился у них.
Я понял, что мне придется жить у Мамы Оли, Папы Юры, Наташи и Жени и делить это жилище с собакой. Ну что ты, Муся, уши прижала? Эта собака была моим другом и товарищем по играм.
Точнее, сперва мы относились друг к другу настороженно, но вот Мама Оля вымыла собаку с шампунем, и она, мокрая и, видимо, от этого одуревшая, кинулась прямо на меня. Муся, она меня не убила, не падай, пожалуйста, преждевременно в обморок! Я же уже сказал: собака стала моим другом. Не веришь? Ну, слушай тогда дальше.
Собака кинулась на меня, как свирепое чудище. Я упал на спину и выставил вперед лапы, поняв, что надо защищаться. Но собака (кстати, когда я начал немного понимать звуки, извлекаемые моими хозяевами из их глоток, и уяснил себе, что я есть кот по имени Тихон, то одновременно понял: зовут эту собаку Финик) вовсе не желала причинить мне вред, она просто хотела поиграть. И я включился в игру. И так у нас смешно получилось! С тех пор мы всегда друг с другом играли.
Еще в квартире был старый сиамский кот. Правда, он довольно быстро исчез из моей жизни, и я его почти не помню. Он однажды спас меня, тогда еще совсем котенка, от обезумевшей трехцветной кошки, худой и злой, которая яростно накинулась на меня и стала рвать когтями, хотя у него была больная лапа. Это произошло на даче у моих хозяев. Он спас меня и ласково вылизал, как будто был моей матерью. Благодарен ли я ему за это? Знаешь, я никогда об этом не думал. Возможно, что и благодарен.
Я рос и рос, и ничто не могло остановить моего роста. А вместе с ростом увеличивались и мои знания. Так, например, я открыл, что компьютерный принтер, большая белая коробка неизвестного мне материала, из которой иногда лезут непонятные куски чего-то ослепительно-снежно-белого, весьма комфортабельное лежбище.
Я, как уже говорил ранее, научился чуть понимать человеческую речь, уразумел, кто я, и как меня зовут. И стал отзываться на это имя. Допустим, Мама Оля говорит мне:
- Тихон, иди есть!
Значит это, что я подбегаю к моей миске на кухне и, не теряя даром времени, съедаю все, что там лежит, либо понюхаю и отхожу – это зависит от того, понравился мне запах пищи или нет. Да, Мусень, не удивляйся, в квартире я имел полное право есть или не есть мою еду. Я мог питаться, когда захочу. В любое время. Там это было в порядке вещей.
Конечно, звали меня не только Тихоном. У, дорогая моя, у меня была масса всяких прозвищ! Как говорится, «на любой вкус». Расскажу тебе только те из них, какие мне наиболее запомнились. Значит так: Тихон-Михон, Тихон-Обдурихон, Киска-Тихон, Кис-сосис, просто Сосиска, Тугарин-змей, Большеглаз. Что, обалдела? А мне каково было? Надо ж их все еще запомнить!
Большинство этих прозвищ придумали для меня девочки, но их родители тоже не отставали от своих детей. Хочешь секрет? Самые каверзные прозвища-дразнилки придумал для меня Папа Юра. Он любил меня, но какой-то странной любовью. Помню такой случай:
Девочки спят не с родителями, а в их собственной спальне. У этой спальни есть дверь, которую мне нравилось царапать, и при этом я еще мяукал. Вот как-то царапаю дверь, мяукаю, выходит Женя и говорит:
- Тихон, ты не мог бы заткнуться?
Тут-то и взял меня на руки Папа Юра.
- Что, - спрашивает, - Тихон? Тебя здесь больше никто видеть не хочет? Значит, поедем на мясобойню – котлеты из тебя делать.
Половину из сказанного им я не понял. Еще мясобойня какая-то. Но, судя по смеху моих маленьких хозяек, он сказал что-то хорошее, и я благодарно замяукал.
Нравилось мне жить у моих хозяев. Нравилось есть пищу с их стола, ласкаться к Маме Оле и играть с Женей. На Наташу я не обращал внимания. Почему? Была она какая-то странная, неподвижная, никогда со мной на полу не каталась. Все сидела в специальном стуле целый день, не шевелясь, словно растение какое-то. Ведь это только растениям не дано возможности шевелиться и двигаться вообще. Вот и была она для меня никем до одного момента.
В тот день я наелся до отвала, как свинья всегда до отвала наедается, и спал на принтере. Вдруг мне послышался какой-то шорох. Я открыл глаза и навострился - вдруг это Мама Оля готовит что-то на кухне, вдруг кусочек этого несомненно вкусного «чего-то» и мне достанется? А что обжора, что обжора-то, Муся? Ну вот разве ты пропустила бы удачный случай полакомиться сметаной или, может быть, колбаской, позже не расплачиваясь за это? Что усами задергала? Правда глаза режет? То-то же, Мусенька моя милая, то-то же.
Так вот. Я открыл глаза и увидел Наташу. Она читала книжку. Что такое книжка? Не знаю, как правильно объяснить тебе значение этого слова, чтобы ты поняла. Ну коробочка такая длинная и плоская, которая может легко открываться, что ли. А читать значит, что тупо смотреть внутрь этой коробочки, время от времени зачем-то переворачивая находящиеся в ней бумажные листки. Поняла? Наташа читала эту коробочку (тьфу, книжку, совсем ты меня, подруга, запутала!) и лицо – лицо, Муся, это людская морда, и больше не спрашивай меня ни о чем: тошнит меня уже от твоих вопросов – у нее было серьезным и грустным.
В моей голове вдруг промелькнула мысль: «Может ли быть, что ей не хватает понимания и поддержки? Возможно, причиной ее странности и отличия от других сородичей является именно это?» Домашние коты и кошки, если тебе это известно, издавна были призваны лечить любую боль человечества. И тогда, поддавшись внезапному порыву, я слез с моего лежбища, подошел к Наташе и лег на эту раскрытую книжку, лежавшую на краю стола так, чтобы ей было удобно ее читать.
- Тихон, - удивилась она, - чего это ты?
Я видел, что ей понравилась моя выходка, что она меня не прогонит, и заурчал. Тогда она ткнулась щекой мне в темечко и, поглаживая меня, прошептала на ухо:
- Ты самая лучшая киска в мире!
И началась наша дружба.
Теперь я ежедневно лежал на книжке у этой девочки, смотрел вместе с ней мультфильмы. Знаешь, что такое мультфильмы? Слава Богу, что знаешь (а иначе пришлось бы объяснять часа два)! Я постоянно задавал себе вопрос: получится ли у меня?
Произошло то, о чем я сейчас буду рассказывать, в мае. Была на улице погода очень хорошая, я видел это, сидя у двери балкона. На деревьях были зеленые листочки, и на земле не было снега.
Вдруг Мама Оля говорит:
- Что, девчонки, давайте Тихона на травку вывезем?
Девочки стали бурно протестовать против такого предложения. Женя сказала:
- Мама, это плохая идея!
- А что, по-вашему, животное должно сидеть в четырех стенах? Нет. Животное должно бегать на свободе и заводить детей. Вы что, из Тихона монаха черного сделать решили?
Они еще немного поспорили, и в итоге было принято решение «вывезти меня на травку».
Я ехал с ними в автомобиле. Нет, не испытывал я страха. И вообще, с какой радости ты вбила себе в голову, что автомобиль страшный? Я облазил его вдоль и поперек и не нашел там ничего такого, что могло бы реально угрожать мне. Наконец я залез Папе Юре на левую руку и стал с интересом смотреть в окно.
Мимо меня стремительно проносились деревья и человеческие жилища. Это было очень весело. Вот мы приехали на дачу моих хозяев.
Как только дверь автомобиля открыли я, объятый буйным восторгом, выкатился на траву и с наслаждением вдохнул ее ни с чем несравнимый запах свежести. Затем, словно впав в детство, я стал «охотиться» на воробьев, прыгающих вокруг палисадника. Я делал охотничью стойку – припадал к земле и тряс бедрами, потом, выпустив когти, бросался на эти одетые в коричневое оперенье куски мяса. Они в последний момент вспархивали в воздух и опять садились, что-то выискивая на земле.
Когда мне наскучила эта игра с живыми кусками мяса, я отправился на прогулку и долго гулял, а потом мы поехали в квартиру.
Скажи, Муся, ты любишь оливки? Ой, извини, я не знал, что ты никогда о них не слышала. Оливки – это такие шарики, зеленые или черные, с тонким маслянистым ароматом. Они, наверное, растительного происхождения, растут на дереве, как, например, черешня или вишня, но только крупнее вишневой ягоды. Откуда я знаю, что они растут на дереве? Я не знаю, мне просто вдруг подумалось такое.
Тот, кто их придумал, возможно, хотел, чтобы люди и их употребляли в пищу, потому что они это делают. Я не уверен в том, позволено ли котам есть оливки, но, несмотря на мою неуверенность, я ел их и ел с удовольствием.
Первый раз я попробовал оливку как-то вечером, не помню, какого числа. Мама Оля ела их сидя на табуретке у стола. Она вынимала оливки из баночки и клала себе в рот. Я стал к ней подлизываться, полумяукать, полумурлыкать, и Мама Оля дала мне оливковую косточку.
От коричневого кружочка, заостренного кверху, - оливковой косточки, - исходил такой приятный запах, он нежно щекотал мое обоняние. Я принялся, урча как дикое животное, поймавшее добычу, грызть косточку. Тогда Мама Оля засмеялась и дала мне всю оливку целиком. Когда я съел ее, она сказала:
- Ну, Тихон! «Оливковый» ты мой котик!
Так я узнал еще одну вещь.
Я ел, пил, спал, ел, пил, спал – в таком режиме и прошел весь май. Гляжу – вот мы и на даче. И Мама Оля сказала, что мы будем жить здесь целое лето, так как им надо работать в огороде, чтобы обеспечить в дальнейшем себя питанием на зиму. Наташа, услышав это заявление, стала очень грустной, я же, наоборот, чуть до неба не допрыгнул. Целых три месяца полная свобода действий, поскольку все (ну, кроме Наташи) в огороде копаются, никто за тобой не следит. Прямо рай!
Лоток кошачий, куда свои дела личные справлял, я забыл. Зачем он, спрашивается, если можно с большим успехом закапывать нечистоты в землю?
Ходил, свободой наслаждаясь, я целый день, лишь к вечеру домой возвращался, чтоб поесть, попить, поспать. Завел на улице знакомых. Был у меня один даже дружбан (друг значит). Барсиком он звался. Был очень груб и независим, но со мной везде ходил. А потом он вдруг исчез, как сиамский кот тот, помнишь, который спас меня, и больше я его не видел никогда.
А потом у меня стало появляться все больше друзей – и кошек, и котов, - так как я был от природы неконфликтный. Эта черта стала проявляться у меня, когда еще молоко матери заменяло мне пищу и воду.
С друзьями я уходил на большие расстояния от нашего летнего места жительства и часто возвращался поздно вечером, тогда уже за окнами становилось темно, и Наташа начинала волноваться за меня. Нет, я вовсе не хотел причинять ей беспокойство, просто заговаривался с ними (ну, друзьями) и не замечал бега времени, а ведь оно бежало очень быстро. И поэтому я опаздывал к ужину. Когда я приходил, они уже успевали в большинстве случаев закончить трапезу, и мне ничего такого вкусненького, что обычно они давали мне, если я был во время ужина вместе с ними, не обрыбивалось (то есть не доставалось), и мне приходилось есть то, что лежало в миске.
Но были у меня, несмотря на мое дружелюбие, и недоброжелатели. Один раз иду по улице, воздухом свежим дышу, вдруг прямо передо мной появляется старая кошка, даже, я бы сказал, котяра, один глаз гноится, шерсть грязная.
- Шшш, - прошипело видение, прижав уши к голове, - что ты тут делаешь? Это моя территория! Убирайся!
Надо же. Ее территория. Да я никуда с моей не уходил. Тут я принюхался и понял, что ошибся.
Драться со старой кошкой, которая, скорее всего, доживала свой век, мне не хотелось, я сказал:
- Извините, мадам. Я сейчас же уйду.
Зловредная старуха выгнула спину и свирепо прорычала:
- Еще нашелся! Умного из себя строит, вежливого. Дрянь отъевшаяся!
Но нападать на меня не стала – понимала умишком своим, что я, молодой крепкий кот, намного ее сильнее. Пошипела еще немножко и куда-то уползла. От воспоминания этой встречи у меня до сих пор неприятно сосет в желудке. Вдруг я что-нибудь не так сделал?
Много недель прошло. Я стал с грустью замечать, что дни стали короче, потому что солнце окрашивалось в оранжевый цвет и исчезало с небосвода раньше, чем обычно. Я сам себе объяснял это тем, что оно устает от своей работы. А на самом деле просто близилась осень, и мы должны были скоро переезжать в квартиру. Я был очень подавлен этой перспективой и хотел, чтобы этот день не наступил никогда.
Ах, ну почему моя семья не хочет постоянно жить на этом месте? Крыша над головой есть, продукты питания, без которых они не могут обойтись (сахар, чай, кофе, печенье), тоже в наличии имеются. Так зачем, почему мы едем в квартиру? Эти вопросы я задавал себе, посиживая у Наташи на коленях в машине, и не находил на них ответа. Наташа, обычно чуткая, сегодня не замечала моей грусти. Она говорила что-то Жене, и та все повторяла:
- Ага, ага, да, вот именно!
Наконец, Папа Юра на что-то там нажал ногой, и наш автомобиль, фыркнув, остановился у белой пятиэтажки (дома в пять этажей), где находилась наша квартира.
Когда меня принесли в квартиру, Женя возвестила:
- Вот, Тихон, мы и дома.
«Господи, почему все тут думают, что я тупой?!» - возмутился я.
А потом потекла такая скучная жизнь! И как она мне раньше нравилась? Ни побегать, ни за кошечками поухаживать, только ешь да спи. Меня тошнило от такой жизни. А однажды очень рано утром я проснулся и увидел, что девочки и их родители одеваются. Сердце мое радостно подпрыгнуло. Неужели они образумились, купили сахара, кофе, печенья, колбасы и другой разнообразной еды, и мы едем опять жить на дачу? Я замурлыкал, но тут Наташа погладила меня и сказала:
- Веди себя хорошо, моя киса.
А Женя добавила:
- Слушайся бабушек с дедушками.
И ушли все они, хлопнув входной дверью.
Сначала я подумал своей пятимесячной глупой еще головой, что они меня просто забыли и сейчас вернутся. Но почему-то я не слышал шагов на лестничной клетке. Тогда я подбежал к балконной двери и увидел, как они сели в синий огромный автомобиль, взревел двигатель, через несколько секунд машина скрылась из поля моего зрения.
Несколько мгновений я размышлял над увиденным, потом понял. Ах, как это было обидно, как нечестно! Они меня не забыли, нет, они просто НЕ ХОТЕЛИ меня брать! Им колбаса дороже, чем кот. И словно вторя моим мыслям, взвыл бедный Финик, которого тоже оставили. Горько, протяжно выл он. Я стал мяукать, и таким образом мы вместе скорбели о том, что хозяева еду, чай этот их с печеньем, взяли, а нас – нет.
Когда уже световой день начал вступать в свои права, пришла Бабушка Зоя – мама Мамы Оли и теща Папы Юры, а, значит, и бабушка Наташи с Женей. Мы ей очень обрадовались. Она накормила нас и стала смотреть телевизор. Мы с Фиником ей не мешали, все еще до глубины души обиженные на хозяев.
Сначала мы слонялись по квартире, не зная, чем себя занять, потом уснули в комнате Старших Хозяев (я называл Маму Олю с Папой Юрой еще и так), я на моем любимом пледе, Финик – на их кровати.
Вечером, когда еще в небе властвовал закат, пришел Дед Гена, муж Бабушки Зои. Он принес ливерную колбасу, хотя у нас в холодильнике лежала «Докторская», и они с Бабушкой Зоей стали пить чай и разговаривать о чем-то своем, неинтересном. Я почувствовал себя ненужным. Финик подошел ко мне и ударил лапой по голове, но я не хотел играть. Я грустил…
А потом Финик объявил забастовку, чтобы хоть каким-то образом себя развлечь. Он не стал есть косточку, которую Дед Гена ему подал.
Через несколько часов мы уснули и не слышали, как Бабушка Зоя с Дедом Геной смотрели по телевизору программу «Вечерние Новости», как вошли в комнату Старших Хозяев и легли на их кровать.
Проснувшись утром, я спрыгнул с моего пледа и вышел из комнаты. Бабушка Зоя и Дед Гена еще смотрели сны.
Солнечные лучи ласкали Большую Комнату, где стоял телевизор, тоже пока спавший, а мой друг Финик лежал в темном коридоре у входной двери. Я вышел его поприветствовать.
- Доброе утро, Финька, - сказал я, потому что так его нередко называла вся наша семья. – Слушай, ты не знаешь, в миске что-нибудь осталось со вчерашнего дня?
Ответа не было.
- Финик! – повторил я и когда мне опять не ответили, повысил голос: - Финик, ты что, оглох, что ли? – снова мой друг не подал голоса, это меня начинало уже бесить: - Э-эй, уши тебе почистить, может быть? Финик! Фу газ мне в глаз, Финик! Я тебя спрашиваю: у меня в миске что-нибудь лежит?
Наконец этот пес заговорил. Но каким был его голос! Таким сердитым, как будто я не вопрос о еде ему задал, а спросил: «Парень, когда тебе стукнет сто лет?».
- Если ты все вчера не съел, стало быть, лежит, - сказал он мрачно.
Я пошел на нашу крохотную кухоньку, чтоб посмотреть, прав ли он.
Нет, он ошибался. Моя миска была пуста, только кое-где осталось засохшее картофельное пюре. Эй, Бабушка Зоя, хватит спать! Я голоден. Кто-нибудь должен позаботиться о завтраке!
И тут они встали. Бабушка Зоя что-то очень уж долго возилась в ванной, должно быть, приводя себя в порядок. Я наскоро вылизался.
Наконец Бабушка Зоя вымыла посуду, накрыла на стол, позвала:
- Геннадий, все готово!
Я уже не помню, чем я завтракал этим утром, но только еда была обильной.
А дальнейшая жизнь вдруг превратилась в «растительную» (это когда ты лежишь, спишь, не двигаешься, и все, съеденное тобой, становится жиром).
Хозяев уже так долго не было, что я стал думать: «А не приснились ли они мне?» Но тут я вспоминал дачу и понимал, что они живут там и едят колбасу, и обида снова закипала во мне. И тогда я ходил по нужде прямо на кровать Старших Хозяев. Меня ругали, но я все равно это делал.
Однажды я не выдержал и говорю собаке:
- Финик, ну зачем они так поступили?
Он поднял голову.
- О чем ты, Тихон, говоришь? Кто поступил не так?
- Да они! Хозяева наши! – выкрикнул я. – Почему они уехали на дачу без нас?
Финик вскочил и посмотрел на меня так гневно, будто я сморозил глупость.
- Ты действительно такой тупой или притворяешься? – прорычал он. – Ни на какую дачу они не уехали! Я слышал, они говорили, что поедут в Крым. Там есть такое большое озеро, куда зачем-то набросали горы соли. Оно называется «море».
Это сообщение настолько ошарашило меня, что я залепетал:
- В Крым?... На озеро под названием «море»?... Но я… я… А… Э… Почему они мне не сказали?...
- О, детский лепет! – и Финик отвернулся.
Если бы моя шерсть не была черной, а была бы, скажем, рыжей, Финик бы непременно заметил, что я покраснел до самых ушей, но она, спасибо Создателю, была черной и помогла мне скрыть это. Ох, Муся, ты даже не можешь представить, как мне было стыдно за то, что я, не имея на это точных доказательств, обвинил хозяев в нелюбви ко мне! Я даже заурчал от стыда и поспешил скрыться из поля зрения Финика.
Я пообедал и проспал весь день. А вечером, набравшись храбрости, сказал моему другу:
- А далеко он, этот Крым? Мы можем до него добраться?
И снова этот сразил меня полный гнева взгляд и голос, сквозивший презрением:
- Добраться до Крыма? Да ты понимаешь, что ты говоришь? Крым так далеко отсюда, что мы умрем, пока до него доберемся! Как такое только тебе в голову пришло? Впрочем, чему тут удивляться? В твою голову всегда лезут бредовые мысли. Женя как-то сказала, что у тебя не голова, а котелок с прокисшими щами внутри. А-пчхи!
Честное слово, милая моя, если бы я был волком, я бы завыл. Мне стало понятно – мой друг никогда не простит мне моей ошибки. И еще я почувствовал укол стыда за, может быть, испорченное едкой мочой постельное белье хозяев. Возможно ли, чтобы Бабушка Зоя его отстирала? Может, она догадалась и взяла средство для стирки «Лоск»? Такая возможность существовала, и все равно у меня на сердце было очень плохо (в этот вечер я даже не стал ужинать, хотя на ужин предлагались мои любимые кошачьи консервы «Васька»).
А на следующий день Бабушка Зоя и дед Гена ушли домой, и к ним на смену пришли Бабушка Нина (мать Папы Юры) и дедушка Витя (отец Папы Юры). Бабушка Нина, худая старушка, изображающая из себя слабую, все время сюсюкала с нами: «Ой, вы мои миленькие, ой, вы мои хорошенькие!». Мне это не очень нравилось, зато Финик от этого кайфовал (это означает, что ему нравилось). Бабушка Нина нас прямо-таки закармливала, заваливала едой, «чтобы милые деточки были сыты». «Деточки» - это были мы.
А потом они начали меняться – один день Бабушка Нина с Дедушкой Витей ночуют с нами, другой день Бабушка Зоя с Дедом Геной и так далее.
В один прекрасный вечер (мы были с Бабушкой Зоей и Дедом Геной) неожиданно открылась входная дверь, и вошли они, наши Хозяева.
Заслышав радостные вопли моего друга, бросившегося их встречать, я понял, что моя песенка спета. Сейчас Бабушка Зоя расскажет хозяевам обо всех моих грехах, вольных и невольных. Им станет известно про постельное белье, которое ей, Бабушке Зое, пришлось стирать не один раз, про то, как я украл со стола кусочек селедки, и они…
Чего боится каждый домашний кот по-настоящему, до дрожи, так это того, что хозяин, узнав про проделки своего любимца, охладеет к нему и отдаст другому человеку. Среди людей бытует мнение, что мы, кошки, привязываемся не к ним, а к месту, где живем, и сам хозяин нам неинтересен. Это чистой воды ложь! Мы очень любим своих хозяев и стремимся сделать их счастливыми. Бывают, конечно, среди нас выродки с извращенным характером, которые специально всячески гадят хозяину, чтобы сделать ему больно, ранить душу. Мама мне даже рассказывала одну легенду об этом.
Жил как-то одинокий человек-работяга. Скучно ему было. И завел он себе кота.
Кот был красавец, но только не любил он своего старого хозяина за то, что тот дал ему, как ему казалось, слюнявое имя Пушок. И вот однажды захотел хозяин его погладить, а кот взял и располосовал когтями ему руку по самое плечо, и человек сильно заболел от того, что кот, которого он так любил, не ответил ему тем же.
Но таких дряней, как этот Пушок, в кошачьем мире, слава Создателю, меньшинство, и я не принадлежу к их числу. Да, Муся, не принадлежу, если я живу с тобой, это еще не значит, что я перестал любить моих хозяев. Поэтому, увидев прошедшую в Большую Комнату Женю, тянущую ко мне руки и говорившую «Тихон! Тихон! Кис-кис-кис!», я оцепенел от ужаса.
Через секунду оцепенение прошло, и я кинулся на кухню и, подгоняемый страхом, нет, не страхом, жутким ужасом за свою дальнейшую жизнь вдали от хозяев, нырнул под кухонные шкафчики для всякой утвари, называемые гарнитуром.
Горящими глазами, едва помещаясь в маленьком пространстве между шкафчиками и полом, я смотрел на Женю. А она выглядела удивленной. Папа Юра принес и посадил на диван Наташу.
- Вэре ис Тихон (где Тихон)? – был ее первый вопрос.
Тогда Женя пошла и достала меня из-под гарнитура. Я зажмурился, ожидая услышать всякие нехорошие слова в мой адрес, но услышал:
- Тихон, какой ты большой!
А это я, наверно, вырос из-за того, что много ел.
Девочки стали ласкать меня и гладить. Какое ни с чем не сравнимое облегчение я испытал в эту минуту!
Потом меня взяла Мама Оля, и я от избытка чувств лизнул ее в нос.
- Вот какой хороший мальчик! Мамку полизал! – сказала она.
А Папа Юра шутливо спросил, обращаясь к Бабушке Зое и Деду Гене:
- Вы чем тут его кормили? Удобрением для роста?
- Нет, - засмеялись они.
В эту ночь я спал слаще и крепче обычного.
А потом… Нет, Муся, потом не суп с котом. И вообще, это, по-моему, глупое выражение. Если бы тебя в супе сварили, тебе бы это понравилось? То-то же. Впредь не болтай глупостей, а иначе я от тебя уйду. Хи-хи. Не бойся, я пошутил.
Так вот. Потом опять жизнь превратилась в привычно скучную. Разве что Женя каждый день (кроме субботы и воскресенья), вставала в семь часов, одевалась и уходила в школу – это такое место, где человеческие детеныши обучаются жизни. А к Наташе приходили разные женщины, садились рядом с ней на стул и что-то говорили и показывали ей. Они назывались учителями.
Больше всего мне нравилась Елена Федоровна, преподававшая Наташе математику (математика – это такая штука, с помощью которой можно узнать, к примеру, сколько кусочков колбасы тебе дали на завтрак). Она меня всегда гладила и говорила, что я милый.
Зато мне не нравилась Светлана Николаевна, учившая Наташу английскому языку (английский язык, Муся, это язык, непохожий на тот, на котором говорят мои хозяева, в нем другие буквы, звуки и слова). Светлана Николаевна старалась казаться доброй, улыбалась, и с первого взгляда ты бы сказала, что она милая женщина, однако, присмотревшись к ней внимательнее, ты бы поняла свою ошибку.
Как-то я лежал на принтере и лениво переваривал свой обед. Был урок английского языка, и Светлана Николаевна проверяла у Наташи тест. Тест – это задание такое специальное. Вдруг она ткнула пальцем в листок с напечатанным на нем тестом и говорит с нотками зла в голосе:
- Вот ис ит, май диар стьюдент (что это, моя дорогая ученица)?
Наташа посмотрела на листок и, очевидно, увидев там что-то страшное, испуганно залепетала:
- Ой, Светлана Николаевна, простите, это упражнение у меня не вышло! Я не поняла… Я…
- Я же тебе объясняла, - сказала Светлана Николаевна, повысив голос.
- Да… - ответила Наташа и покраснела.
Я подумал, что это слишком жестоко. Ну, не понял человек задания, ну и что? Я тоже много чего не понимаю. Я, например, не понимаю, как это по телевизору говорят, что кошачий корм «Киттикэт» - радость кошачьих животов, а на самом деле он такая дрянь, что вызывает у меня отвращение. Я ел его лишь в редких случаях. Ну ладно, что-то я отвлекся.
Мне очень хотелось утешить мою бедную Подружку (так я называл про себя Наташу), я слез с принтера, подошел к ней и лег прямо на ее учебник.
- Тихон! – воскликнула она. – Вот глупая киска! Иди. У нас урок. Мне учиться надо.
Но я лишь поудобнее развалился на учебнике и замурлыкал кошачью Песню Нежности и Понимания. Наташа стала тихонько отодвигать меня, но я упирался.
- Он не уходит, он не хочет…
Тогда Светлана Николаевна с такой силой толкнула меня в бок, что я упал на пол. А Эта Женщина сказала:
- Я поставлю тебе тройку, Наташа.
Бедная Наташа чуть не заплакала. С этого дня я стал называть учительницу английского языка Злюкой. Я так и не понял за что она меня шандарахнула (извини, Муся, я хотел сказать, ударила).
- Ну все, Тихон, я пошла в школу.
«Мяу-ррр!»
- Тихон, у меня нет времени тебя гладить.
Хлопнула дверь.
И так изо дня в день, кроме субботы и воскресенья, как я уже говорил выше.
А на улице тем временем становилось все холоднее и холоднее, шли дожди, и однажды я увидел снег, лежащий на земле.
«Что это? – удивился я. – Что это значит?»
Точнее, я знал, что такое снег. Я был просто удивлен тем, откуда он взялся.
Наташа с Женей снегу обрадовались:
- Оу! – сказала Женя. – Как здорово! Быстрее бы зимние каникулы!
- Да, - согласилась Наташа, - ты права. Тогда елку поставим, и Девочки смогут у нас ночевать.
Девочками мои Младшие Хозяева называли своих двоюродных сестер – Яну и Вику. Они очень их любили, потому что с ними, как выражались Женя и Наташа, «было интересно играть». А вот мне они не очень нравились, и на это имелось несколько причин:
1) Вика все время таскала меня на руках, независимо от того, хочу я этого или не хочу. Как куклу неживую, бездушную таскала. Что она, не понимает, что кот – это одушевленное существо, а не кукла Барби или как ее там зовут?
2) Яна, играя со мной, нечаянно, а, может быть, и умышленно дергала меня за усы.
Короче, когда приезжали Девочки, я был ограничен в своей свободе, именно поэтому я не хотел приближения зимы.
Но вот наступил декабрь, и у Жени с Наташей в комнате стояла душистая пихта, украшенная разными стеклянными игрушками, шариками и серебристым «дождиком». Проникая в комнату, я не упускал случая полакомиться этим «дождиком», хотя он был безвкусный.
Мне очень нравился запах пихты. Ах! Я хотел все время быть рядом с этим деревцем и вдыхать опьяняющий аромат дикой природы, исходящий от его пушистых веток. Кроме того, пихта оказалась приятнейшей собеседницей. Она рассказывала мне о жизни в лесу, о зайчиках, которые летом носят серую шубку, а зимой – белую, о белочках, питающихся грибами и шишками, о птичках, певших ей радостно по утрам: «Здравствуй, Маленькая Пихта!». Она очень тосковала по дому.
Я рвался к Маленькой Пихте, как я, подражая тем птичкам, стал ее называть, даже ночью. Меня не пускали в спальню, я мяукал, царапал дверь. Женя и Наташа сердились на меня, что я им мешал болтать о глупостях, и прозвали меня «елочным наркоманом».
- И что этот елочный наркоман не успокоится? Чего ему надо?
- Елку понюхать, что ж еще! Совсем он на ней чокнулся, дурачок кошачий.
Эх, знали бы они, что мне было нужно на самом деле.
Однажды, когда к Наташе с Женей приехали Яна и Вика, она (пихта) сказала мне:
- Ты знаешь, Тихон, мне кажется, что я больше никогда не увижу моего леса!
- Зачем ты так говоришь, Маленькая Пихта? – ужаснулся я.
Однако это была правда. Голос пихты день ото дня становился все слабее. У нее стали опадать и желтеть иголки. Через несколько дней с нее сняли игрушки, и Папа Юра собирался ее куда-то увезти.
- Прощай, Тихон, - сказала она и замолкла навсегда.
Я впервые видел смерть и, едва пролепетав: «Прощай, Маленькая Пихта!», расплакался. Женя с Наташей стали меня утешать:
- Ничего, Тихон! В следующем году ты опять увидишь елочку.
Я ушел, ничем не выказывая своего горя. Но какими же глупыми мне казались Младшие Хозяева в этот момент…
В эту ночь я поклялся сам себе, что никогда не забуду это деревце.
Муся, с твоего позволения, я скажу еще несколько слов о Наташе, ладно? Она же все-таки была моей подругой.
Первые дни и даже месяцы нашего знакомства я сравнивал ее с растением, но позже понял, что ошибся. Наташа была очень сильной, не физически, но духовно. Она писала стихи.
Проблема была в том, что Наташа этих сторон в себе не замечала, считала себя «серой мышью». Неудивительно, что под таким обликом, какой создала она сама, ее душа не могла раскрыться, ощутить свободу и сделать счастливым тело. Моя задача, как ее ближайшего друга и товарища, заключалась в том, чтобы изменить это. И тогда я начал общаться с ней телепатически.
Первый раз это произошло так: она читала какую-то очередную книжку, я подошел к ней, и она шепотом, так, чтобы не услышала Мама Оля, варившая на кухне суп, сказала мне:
- Ах, Тихон, ты не представляешь, как иногда грустно жить в мире. Вот Гвен, - это Наташа про девочку из своей книжки сказала, - везет. У нее есть ВСЕ, Тихон. Не в смысле одежды и еды, конечно (одежда и еда ведь есть почти у каждого человека), а в смысле… - тут она осеклась и после короткого молчания продолжила: - ну ладно, забудь.
Тут я ей и говорю телепатически: «А ты глаза-то открой».
Наташа без труда поймала мою телепатическую волну и, быстро считав ее информацию, изумленно уставилась на меня:
- О чем это ты, киса? У меня глаза открыты!
А я ей: «Нет. То есть, разумеется, внешне они у тебя открыты, но ты ничего не видишь. Оглянись вокруг, Наташа! В мире есть не только плохое».
И она «открыла глаза». Результат превзошел мои ожидания. Наташа сняла обличие «серой мыши», и ее душа запела. Тогда-то у нее и родилось стихотворение «Ай кэн опен ё айс (я могу открыть твои глаза)», которое она потом стерла из компьютерной памяти.
Она стала такая счастливая. А однажды показывает мне новую книжку, которую ей Мама Оля из библиотеки взяла, и говорит:
- Киса, хочешь, я тебе почитаю?
Мы были в Большой Комнате одни, я согласился, и Наташа стала читать. Это была книга про любовь. Подружка прочла мне сцену о том, как мальчик и девочка шли по улице, потом мальчик обнял девочку, сказал: «Я тебя люблю, Женя!», а девочка ответила: «Я тебя тоже люблю, Никита», и вздохнула с убийственной обреченностью в голосе:
- Знаешь, киса, у меня этого не будет… никогда-никогда не будет… - заметив, что я смотрю на нее с недоверием, она воскликнула: - Да, и не смотри на меня так! Кто полюбит меня такую?
«Но я же тебя люблю» - ответил я.
Поистине телепатия – великая вещь! Наташа понимала все, что я хотел ей сказать, стоило мне лишь настроиться на ее телепатическую волну. Правда, иногда она истолковывала сказанное мною на свой, то есть выгодный ей, лад. Так было и тогда.
- Но ты – это ты. Ты кот, ты можешь научиться любить любых людей. Однако не все ЛЮДИ способны на это.
Что меня больше всего раздражало в Наташе, так это то, что она, имея развитое воображение, хорошую память и умение писать рассказы и стихи, словно жила в особенном, ею придуманном мире. И этот мир менялся по ее настроению. Прости, непонятно выразился, да? Ну, она придумывала себе сказку и жила ею некоторое время, пока ее настроение не менялось. И сейчас сказка была грустной. Я должен был прервать продолжение полета Наташиных мыслей или хотя бы изменить их направление.
«Что ты опять себе накручиваешь? – спросил я. – Опять страшная сказка, но на этот раз под названием “Меня никто никогда не полюбит”? Помнишь, что я тебе говорил о твоих глазах? Ты снова их закрыла, ты снова ничего не видишь! Не видишь или ОТКАЗЫВАЕШЬСЯ видеть?»
С каждым словом я все больше распалялся. У меня даже шерсть заискрилась от потоков телепатических волн, смешанных с какой-то негативной энергией (я еще не знал, что начинаю злиться).
А Наташа сказала:
- Тихон, ты не понимаешь…
От ее тихого, дрожащего голоса я понял-таки, что злюсь, только теперь я уже был рассержен не на шутку.
«Не понимаю? Не понимаю? О нет, я все понимаю! Это ты не понимаешь, не хочешь ВИДЕТЬ, ты думаешь, что видишь, но ты, повторяю, ошибаешься! Ты видишь только внешнюю оболочку вещей, но не стремишься познать их суть и выдумываешь себе глупые сказки!»
Закончив мой телепатический монолог, я посмотрел на Наташу. Лицо у нее было красным, губы дрожали, а потом она выкрикнула со слезами в голосе:
- Кто ты такой, чтобы на меня орать?... Кто?! Кто?! Да ты мне вообще никто! Пошел вон, дурак!
Я ждал, что она вот-вот расплачется, но она, героически подавив свои слезы, схватила меня за хвост с такой силой, что я завизжал от боли.
«Ай! Отпусти! Ты… ты… собака бешенная!»
От такого заявления Наташа оторопела и выпустила мой хвост. Я напустил на себя вид смертельно обиженного гордеца и, спрыгнув со стола, пошел на кухню – промочить горло глотком воды. Напившись, я стал украдкой наблюдать за Подружкой. Что будет дальше?
Пять минут Наташа усиленно пыталась казаться увлеченной книгой. Но затем, прочитав страниц десять, уронила на нее голову и безутешно разрыдалась. Слезы текли по книге, оставляя на ее листках мокрые серые следы. Услышав плач, вошла в Большую Комнату Мама Оля.
- Что случилось, доченька? – спросила она.
- Н-ни-че-го-оо-о! – захлебываясь слезами, еле выговорила Наташа.
- Ничего? Тогда почему ты плачешь?
- Не з-з-на-а-а-ю! – взвыла она.
Наконец, так и не добившись вразумительного ответа на свой вопрос, Мама Оля махнула рукой, списав плач дочери на «подростковую дурь». Есть такая легенда, будто у человека имеется такой «подростковый возраст». В этом возрасте человеку лезет в голову всякая гадость, от которой он то плачет, то смеется.
Наташа перестала плакать и стала тихо напевать что-то типа: «Луна, луна, как холодна луна».
Весь день Подружка не обращала на меня внимания. Только под вечер, после ужина, она сказала мне:
- Тихон, прости меня.
И мы помирились.
Это был ничем не примечательный майский день. Я рассматривал список продуктов питания, который лежал на столе. В нем значилось:
«Молоко – купил, яйца – купил, семгу - ? (не помню, надо в холодильник заглянуть), фрукты – купил, мясо – купил, газировку для детей – не купил».
Этот список написал для себя Папа Юра. Я глядел на список, и сердце мое радостно подпрыгивало в груди, как у маленького котенка, когда он поймал кузнечика или бабочку, хотя я был уже Взрослым Котом, достигшим и перешедшим черту годовалого возраста. Что же меня так обрадовало? А то, что написанное на клочке бумаги означало, что мы едем на дачу праздновать какой-то праздник.
Моя догадка была очень верна, так как вскоре, после того как я прочитал список, в Большую Комнату вошла Мама Оля. Наташа захлопнула книгу «Молли Мун», которую читала.
- Давайте одеваться, - сказала Мама Оля.
Через полчаса мы уже ехали в автомобиле. Ехали на дачу! Я мурлыкал от счастья и думал, какое блаженство осознавать это.
Вдруг Папа Юра остановил машину у магазина и, заглушив мотор, собрался из нее выйти.
- Куда ты? – спросила Мама Оля.
- Я газировку не купил, – чуть виновато пояснил Папа Юра.
Он вошел в помещение магазина под названием «Продукты», и через несколько минут у нас в багажнике красовались три бутылки грушевой газировки «Ариант». Папа Юра сел в салон нашего «чуда на колесах», как иногда я нежно называл автомобиль, и мы поехали дальше.
Когда я выскочил на траву перед дачным домиком, то почувствовал: что-то сильно жжет мою грудь. Это был дикий восторг. Такое ощущение, наверно, испытывает человек, вернувшийся в родной дом после многолетнего путешествия, кочевания с одного места на другое.
Не в силах больше сдерживать сладостно-жгучее чувство внутри себя, я открыл рот и завопил во всю глотку:
«Ура! Я ДОМА!!!!»
Я окинул нежным взглядом дорогу, усеянную кое-где маленькими, а кое-где и большими камнями, соседние домики, лежащие через эту дорогу, затем подпрыгнул, два раза перекувыркнулся в воздухе, и как-то само собой вдруг на ум пришло стихотворение, вроде тех, что писала Наташа, только намного меньше и чуть-чуть нескладное:
О дача, край любви моей и светлых грез,
О дача, край земли и чистых моих слез!
К тебе, мой дом, лечу на крыльях радости я
И думаю: «Еще не спета песенка моя!»
Это было мое первое творение в жизни, и я им очень гордился. Может быть, я стану поэтом, как Наташа.
Я вошел во двор нашей дачи. Финик спокойно отдыхал в углу, у белого мешка из-под сахара.
- Знаешь, а я сейчас сочинил стихотворение, - поделился я с ним.
Он поднял на меня карие глаза, изумленно выглядывающие из-под густых темных бровей.
- Да ну? Ты меня разыгрываешь!
- А вот и нет! – я радостно прочитал ему стишок.
- М-да-а, - произнес Финик, когда я закончил, - не густо…
Это выражение значило, что он недоволен мной.
- Но ведь это мое первое стихотворение! – выкрикнул я.
- Я понимаю, что не сорок второе, - ответил мой друг, вздохнув. – Только ты знаешь что? Ты давай не ударяйся в поэзию, ладно? – и пояснил: - Это только у пушкинского Ученого Кота, который «и днем, и ночью ходит по цепи кругом» получается сказки рассказывать и стихи красивые писать. Но ты же не Ученый Кот, верно?
Я вспылил:
- У Наташи получается стихи красивые писать, а она, между прочим, тоже далеко не Ученый Кот!
И тут я увидел, что Финик катается по земле от смеха.
- Сравнил! Умник-разумник, ха-ха-ха! Наташа – человек, она в миллион раз умнее Ученого Кота!
Обида уже пожирала меня.
- Я стану Ученым Котом, вот увидишь!
Я кинулся со двора через усеянную камнями дорогу к домику Тети Маши, нашей соседки, и спрятался у нее в поленнице. Оттуда мне было хорошо видно наш дачный домик и вход во двор.
На дачу понемногу съезжались гости: вот приехали Алмазовы Леша и Маша со своими родителями Дядей Сережей и Тетей Наташей. На очень красивом автомобиле приехали. Красном, породы (или марки? Не знаю, как правильно) «Лада». Леша с Машей тут же бросились приветствовать Наташу с Женей, и я потерял их из виду, потому что, как уже сказал, мог наблюдать только вход во двор. Взрослые остались на улице, но ненадолго. Перекинувшись парой фраз, они тоже ушли.
Поначалу я прислушивался к разговорам моих хозяев и Алмазовых, однако они были неинтересными, и, потому как поленница, служившая мне сейчас убежищем и наблюдательным пунктом, была уютной, меня стало клонить в сон…
Проснулся я от громкого стрекота и сперва подумал, что это на меня налетела целая стая саранчи. Но, придя в себя, я увидел, что это всего лишь к нашему домику подъехал старый бело-голубой «УАЗик». Из него «выгрузилась» семья Синицыных – Дядя Миша, его жена Тетя Лена и их дети, девочка Варя с капризным, но симпатичным личиком и ее брат Макар с шаловливыми карими глазами. Они вошли во двор с громким «Здравствуйте!» на устах.
Я занялся своим туалетом: пригладил шерстку, умыл мордочку. Мама мне говорила однажды: «Сынок, запомни Главное Кошачье Правило: кот ВСЕГДА, в каких бы условиях он не находился, должен умываться после сна. Если ты не будешь этого делать, любой скажет, что ты невоспитанный недотепа, и будет иметь на это полное право».
Приведя себя в порядок и тем самым доказав самому себе, что я кот с хорошим воспитанием, я задумался, что делать дальше.
Сидеть в поленнице Тети Маши стало скучно, да и лапы затекли. Но идти во двор мне не хотелось – еще с Фиником встречусь. Уж чего-чего, а этого я, обиженный на него, меньше всего желал.
Со двора потянуло пловом – восхитительной кашей из риса, моркови, тушеного мяса и еще чего-то там. Хозяева и гости ели его, разговаривали, смеялись, а я сидел в поленнице, потом принесли магнитофон для проигрывания аудио-кассет и CD-дисков. Они все пели, а я сидел в поленнице…
Затем дети немного погоняли мяч на улице, и им объявили, что на небе собираются тучи, что, должно быть, скоро пойдет дождь, а это значит, что пора «закругляться» и ехать домой. Тут-то Женя и вспомнила обо мне:
- Ой, а где Тихон?
И все они – Женя, Леша, Маша, Варя и Макар – стали искать меня. Они бегали и кричали разными голосами: «Тихон! Тихон!». Я слышал их, но просто-напросто НЕ МОГ вылезти из поленницы. Лапы так ломило, что у меня чуть искры из глаз не сыпались.
Начался ливень…
Крупные капли серебристого цвета падали на землю, образуя лужи, лужи сливались в ручьи, грохотал гром. Лишенный возможности выйти из убежища, я трясся от страха. На ум неожиданно пришло воспоминание о маме. «Мальчик мой, - говорила мне она, - если есть какая-нибудь опасность, то нужно сидеть в укрытии, ждать до тех пор, пока она не минует, и в это время даже носа не высовывать. Понял?»
Понять-то я понял, дорогая мамочка, но я уверен, что даже ты не смогла бы ответить на такой вопрос: как сидеть и ждать, видя, что твои хозяева наспех собираются домой, а о тебе забыли?
Вот Папа Юра посадил Наташу в Оку (это было имя нашего автомобиля). Наташа почему-то плакала. Села в салон и Женя. Мои хозяева попрощались с гостями и уехали.
Уехали! Оставив меня одного! Мне стало жутко.
Ливень кончился. Я выбрался из поленницы и пошел по хлюпающей размокшей от воды земле во двор.
Вход в сени был открыт. Я зашел туда и задумался.
Темнело. Ой, мама, что я буду делать здесь ночью ОДИН? Мне стало зябко. Это я от страха замерз, да и температура к вечеру понизилась.
Брр, холод собачий! Вот именно – собачий. Надо было мерзнуть здесь собаке, а не мне. И есть хочется.
Я уж было совсем впал в уныние и попросил Виро Небесного, охранника и заступника всех земных котов, чтоб он мне сразу смерть послал, не мучил меня. Что?! Ты не знаешь, кто такой Виро Небесный? Ладно, слушай, отсталая ты моя!
Легенда о Виро Небесном.
Как ты знаешь, людей создал Бог. А котов создала прекрасная и таинственная Праматерь Ночь, небесная кошка. Праматерь Ночь полюбила небесного кота по имени Праотец День, шерсть которого была белее снега. После первого в мире Кошачьего Брачного Танца у них родился сын.
Котенок был рыжий-рыжий, и сияющий вокруг шкурки ореол ослеплял своим нежным золотистым сиянием. Его назвали Виро, что в переводе с Древне-кошачьего Языка означает «властелин заката».
Принц Виро жил с детства в небесном дворце, построенном из звезд и сияния месяца, но его тянуло на землю. Когда он вырос, то сердце его пронзила Стрела Любви к земной кошке. Однажды он спустился к ней и сказал:
- Я люблю тебя. Любишь ли ты меня?
Кошка увидела кота с огненной шерстью, окутанного светом закатного солнца, и совершенно искренне ответила:
- Да.
Тогда Виро Небесный бросился к ней, не в силах выразить свою нежность, и тотчас же появился на свет их первый котенок. Потом другой, третий… Виро всех своих детей отпустил на землю с напутствием любить друг друга и поклялся защищать от всех неприятностей.
Красивая легенда, правда? Я горячо верю в Небесного Виро. Очень горячо. И не считай меня идиотом, пожалуйста.
Но мои молитвы о смерти остались не услышанными. Вместо этого моего слуха достиг звук, какой издает едущий по плохой дороге легковой автомобиль.
Через некоторое время во двор вошли Мама Оля и Женя.
- Тихон! – закричала Женя, найдя меня в сенях.
В эту ночь, оказавшись дома, я уснул так крепко, словно меня силой накормили снотворным.
Прошла весна.
Мы переехали на дачу, но лето оказалось дождливым и холодным, и мы уже в августе вернулись обратно в квартиру.
Папа Юра проделал мне лаз на балконе, и я мог ходить на прогулки. Я всегда возвращался домой, но однажды встретил тебя и…
Так я закончил свой рассказ. Муся смотрела на меня с вопиющим неодобрением во взгляде.
- Как ты мог это сделать? – вопрос холодком хлестнул меня по ушам.
- Но, Муся!
- И ты променял семью на меня?
- Но я люблю тебя!
- Вернись к ним сейчас же! – она была неумолима.
Я придумал выход:
- Хорошо, я вернусь к ним, НО ТОЛЬКО ЕСЛИ МЫ С ТОБОЙ ПОССОРИМСЯ.
Ее устроил такой поворот дела, и мы пошли гулять. От Муси так хорошо пахнет, тепло и нежно. Это означает, что скоро у нас будут котята. Наташа назвала бы их самыми лучшими в мире, как когда-то называла и меня…