МНЕ НИКОГДА НЕ БЫЛО СТРАШНО...

Миллионы звезд. Тишина. Шелест и шепот вечно живой Вселенной, описывающей круги по спирали веков. Ты. И твои мысли. Воспоминания.

"Холод...бессмысленный, тяжкий, давящий.

Холод...и потом приходит боль. Не та яркая, какую часто описывают разрядом, пронзающим все тело, и заставляющим корчиться в муках, а боль-успокоение, подтверждающая, что я еще жива. Еще могу дышать, хоть и с хрипом, хоть и напрягая легкие в страданиях пытаясь вдохнуть хоть каплю кислорода.

Обжигающий лед словно касается моей левой лапы и бока. Больно. Невыносимо больно... и страшно. Хочется крикнуть, оповестить окружающих, как я страдаю и мучаюсь, перед грядущим концом, чтобы хотя бы помнили... чтобы видели и чувствовали со мной. Но легкие пусты. Я судорожно пытаюсь схватить ртом воздух - бесполезно. Постепенно сердце замедляет свой бег, и я буквально ощущаю, как сворачивается и тает живительный огонь крови в моих жилах. Я боюсь оставлять этот мир - не только из-за боли, но и из-за него... единственного. Мои невидящие глаза устремлены в пространство, а зрачки лихорадочно шарят по незнакомым, перекошенным болью мордочкам, разыскивая того, кто мог бы облегчить мои страдания. Пустота... перед внутренним взором только сосущая неизвестность. Боль постепенно уходит; вены колют кристаллики смерзшейся крови. Оказывается, я все-таки умудрилась набрать в легкие немного воздуха, потому что холод заставляет меня выдохнуть. Звук получается свистящим, резким, похожим на удар плетьми. От глаз нет пользы, зрение покинуло мое тело... я опускаю веки, и они с готовностью прикрывают пустые, бессмысленные очи. Запоздало приходит понимание, что возможно, надо было держаться до последнего, но когда внутри дробятся и ломаются последние кости, а все тело все еще чувствует жесткий удар, предшествующий той странной апатии что навалилась на меня, заставляет ощущать себя неживой, холодной и не стоящей сострадания и добра. До затуманенного болью мозга доходит холод, от которого немеют лапы, и тяжелеет сердце в гулкой, пустой грудине - холод смерти. Веки наливаются тяжестью, мышцы и сухожилия, раньше охотно и споро повиновавшиеся мне, каменеют в неподвижности. Еще один выдох, но уже тихий, сдавшийся. Больше нет сил бороться. Голова опускается на лапы и неестественно выгибается. Нет сил и хочется плакать. Но не исторгать симулянтские громоподобные рыдания на публику, а просто почувствовать, как влажнеет шерсть под легким, невесомым касанием слезы, и проследить ее путь до собственных окровавленных лап. Но сил нет, они вытекают из меня вместе с кровью. Обоняние внезапно улавливает в толпе смешанных, горьковатых ароматов запах того, с кем я хотела увидеться больше всего на свете, перед неумолимым финалом жизненного пути. С трудом, вслушиваясь, ты различаешь приглушенные стоны и горестный шепот любимого. Все шесть чувств устремляются к небу из измученного тела, которое стало пока просто обиталищем могучего духа. Но только седьмое, главное, тогда еще тлело во мне, удерживая на этой бренной земле. Любовь. С выдохом, стоившим мне напряжения одеревеневших мышц, я шепчу, уже не чувствуя своих холодных, неподвижных лап:

- Грачик...

Снова едва различимые, сдавленные рыдания черного котика, за которого я отдала жизнь. Хочется облизнуть пересохшие губы, но язык высох, как последний осенний листочек. Отчаянно цепляясь за жизнь, я чисто интуитивно, словно бы вслушиваясь в сбивчивые, невнятные объяснения Грачика, мурлычу, исторгая из почти потухшего тела едва слышное урчание:

- Я не могу... береги себя, Грачик...

И собрав в лапу оставшиеся у меня силы, я пытаюсь заставить свое тело послушаться окутанный мглой мозг в последний раз. Приподняв голову, я мягко провожу языком по мордочке Грачика, ощущая слабое, едва осязаемое наслаждение от первого, и к сожалению, последнего прикосновения к нему. Усилие стоило мне жизни - словно тугая пружина рванула вперед, унося мою милосердную, смелую душу вверх, туда - где боль только метафора, оставляя мое окровавленное серебристое тело в нежных объятиях безутешного черного кота... я до сих по не могу забыть тот миг, когда я увидела неисповедимые для живых тропы Звездного племени..."

***

С полувздохом-полустоном, Грач проснулся и горящими, сухими глазами уставился во тьму лагерной поляны, где его окружало только сонное и мирное дыхание товарищей. Черно-серый кот встал, и бездумно зашагал куда-то вперед, с надеждой вглядываясь в горизонт, словно надеясь увидеть там свою любимую. Первый, неуверенный луч грядущего рассвета серой нитью посеребрил небосклон у восточной гряды холмов, куда направлялся воитель. Лапы то и дело попадали в выбоины и кроличьи норы, но Грач брел по пустошам, совершенно не стараясь обозначить точное направление. Он до сих пор чувствовал ту боль и безысходность, которую ощущала Ласточка, умирая. "А ведь она выглядела такой спокойной и торжественной, даже тогда, когда весь ее бок был выпачкан в собственной крови", - сжал зубы Грач и в ярости рванул лапой траву. Молодой стебель утесника рассек его лапу, и темная в предрассветных сумерках, кровь заструилась по черно-серой шерсти, сопровождаемая бесстрастным взглядом. Эта рана была пустяком по сравнению с той, которую невозможно было увидеть, которая успела покрыться коркой, зарубцеваться равнодушием к остальным, словно снова взорвалась свежей болью, из нее заструилось страдание пополам со жгучим отчаянием и ненавистью к самому себе. "Ты должен был ее спасти, должен был уберечь, должен был закрыть свой поганый рот и погибнуть в когтях Острозуба! Жалкое отродье, выродок!" снова и снова с яростью корил себя Грач, до крови закусывая губу, и ощущая горячую кровь на языке и губах "Ласточка... Ласточка... где ты теперь?" воитель с немой болью глядел в небо. Там холодно сияли звезды Серебряного Пояса, и Грачу отчаянно хотелось надеяться, что его возлюбленная сейчас там, глядит на него своими красивыми синими глазами, в которых его всегда поражала спокойная уверенность и серьезное смирение с тем, что преподносит ей новый мир. "Преподносил", - горько поправил себя кот, и тяжело сглотнул ком в горле. Внезапно его бока коснулся побег утесника, и кот раздраженно стряхнул его.

- Грач... Грач, обернись, - раздался нежный голос, и кот развернулся так резко, что едва не рухнул в утесник. И было от чего - прямо перед ним четко высвечивался силуэт Ласточки, и синие глаза, похожие на осколки звезд, сияли спокойным, мирным светом. Серебристая шерсть мягким ореолом окружалась воительницу звезд. "Как живая" - тоскливо подумал воитель, и сердце привычно сжалось в груди.

- Ты не снишься мне, Ласточка? - судорожный шепот застывал на губах налетом обыденности. Но кошка чудом сумела услышать, и только покачала головой:

- Ты и сам знаешь ответ...

Грач шагнул вперед, лелея слабую надежду зарыться в теплую, пахнущую луговыми травами шерстку погибшей любимой, но учуял только знакомый до боли запах золотарника, и сердце снова тоскливо заныло. Казалось бы, счастье увидеть воочию погибшую кошку, в которую был без памяти влюблен, но путь в легкие все равно перекрывал ком горькой на вкус фальши. "Слишком... наиграно. Словно меня вырезали из моей истории, и бросили в на страницы другой, вскоре позабыв о собственной забаве. Может быть, в моей настоящей истории, я был бы вместе с Ласточкой... а не вместе с ее призраком".

Ласточка очутилась рядом с ним, ее глаза были серьезны и печальны:

- Грач... посмотри на меня, не прячь глаза - ее звонкий, нежный голос оставался все таким же, каким он запомнил его при жизни, и кот поневоле поднял взгляд. Вид одухотворенного, спокойного выражения, застывшего на лице любимой, снова напомнил ему о маске, и воитель прикрыл веки, стараясь изгнать этот образ из своего сознания. Ласточка шепнула, словно прочитав его мысли:

- Я стала другой, Грач... но я все еще люблю тебя. Это ли не достижение?

Одними глазами, напоминающими окна пустого дома, кот спросил, и звездная кошка грустно промяукала:

- Я пришла, чтобы увидеть тебя. И сказать, что в моей жизни нет и не было никого, кто смог бы заставить меня забыть о тебе. Но ты не желаешь отпустить меня, дать мне спокойно бродить в небесах, глядя на тебя с высоты. Пожалей меня, Грач, дай мне уйти - хрупкая спина кошки сотрясалась от рыданий, а проникновенные глаза старались заглянуть в самое сердце, которое сейчас разрывалось на части - Я видела, что ты много раз звал смерть, забывая, что она стоит у каждого за спиной. Не приближай конец, как это сделала я, выбирай другую дорогу! - ее голос звучал громко и был полон боли - Ты... ты слышишь меня, Грач?

Грач внезапно понял, что еще один глоток воздуха - и его легкие просто разорвутся, не в силах вместить тот объем и выдохнув, хрипло сказал:

- Ласточка... я не смогу. Никогда. Это сильнее меня - перестать думать о тебе, перестать видеть тебя в каждом луче занимающегося дня, перестать искать твой запах в ветре с лугов, перестать видеть твое отражение в каждом ручье! Твой зыбкий образ - это то, что привязывает меня к этой жизни. Тебе это должно быть понятно, если ты на самом деле испытываешь то же самое.

Его голос прозвучал резко, и слова, словно нарочно, выражали совершенно не то, что он подразумевал. Ласточка вздрогнула как от удара и, слегка сощурив все еще блестящие от влаги глаза, отвернулась, глядя на просторы пустошей. Растерянный и усталый, Грач покачал головой:

- Я все равно не смогу сказать этого. Слишком многое пришлось бы переписывать заново. Прости.

Ласточка обернулась к нему, ее голос был полон печали:

- Нет, ты прости меня. Я не подумала, что была настолько... важна для тебя.

Воцарилось молчание, до краев налитое свинцом. Потом тихий шепот звездной кошки разорвал ее:

- В этом не только твоя вина. Даже отправившись в небо, я продолжаю тянуть тебя за собой. Я не в состоянии отпустить тебя. Судорожно цепляясь друг за друга, мы ничего не решаем, а только... только болеем любовью... - ее голос звучал тихо и сдавленно - и я чувствую себя оторванной от обоих материальных миров. Я чужая там, как ты чужой здесь. Память - не всегда хорошая штука, Грач...

Грач плотно стиснул зубы, и закрыл глаза, не в силах видеть ее печальные глаза и слушать спокойный, размеренный шепот. Ему хотелось развернуться и умчаться в пустоши. Его встреча с погибшей любимой представала перед ним в новом свете, но коту отчаянно не хотелось разрушать возведенный им храм, в котором каждый день приносились жертвы, и не кому-нибудь, а именно той кошке, которая сейчас стояла перед ним, пристально вглядываясь в его глаза:

- Занимается рассвет. Мне пора уходить.

В этих пяти словах заключались все круги Ада. Но кот мужественно вздохнул, и, подавив желание крикнуть "Не уходи! Останься!", сипло ответил:

- Я все равно никогда не найду слов, чтобы описать, кто ты для меня. Все слова слишком затерты и обыденны. Ты меня понимаешь?

Вместо ответа Ласточка коснулась лбом его лба, и даже не ощущая прикосновений друг друга, влюбленные жадно пили последний миг перед длительным расставанием. Она вбирала в память его мужественные черты, его шелковый мех, и острые грани ушей, очерченные серым карандашом рассветных лучей. Он воскрешал в себе ее нежные глаза, изящный силуэт и мягкую, понимающую улыбку. Спустя несколько минут, Ласточка зажмурилась и отступив на шаг выдохнула:

- Я всегда... всегда хотела сказать тебе, Грач. Чтобы ты меньше корил себя, чтобы... ты мог спать спокойно.

Черно-серый кот вопросительно взглянул на нее, и звездная воительница, тая в золотистых лучах восходящего солнца, громко сказала:

- Когда я умирала, мне было больно, было очень-очень холодно...

- Ласточка, прошу тебя, - умоляюще воскликнул воитель, но едва слышный шепот коснулся его усов, когда ее силуэт окончательно растворился во влажной предрассветной дымке, укрывшей холмы:

- Со мной была твоя любовь. Вот как это называлось. То, о чем ты так пытался мне сказать.

- Ласточка... я...

- Я не боялась смерти. МНЕ НИКОГДА НЕ БЫЛО СТРАШНО...